Наталия Азарова - Поэзия. Учебник

В свое время Алексей Пурин назвал евтушенковские «Строфы века» Царь-книгой — по аналогии с никогда не стрелявшей Царь-пушкой. Или с никогда не звонившим Царь-колоколом. Теперь, похоже, вышел Царь-учебник.

Буду рад, если окажусь неправ. Если его будут покупать не только стихотворцы, чьи стихи в нем процитированы, и не только сочувствующая группка филологов. И, главное, читать. В конце концов, других учебников поэзии у нас пока не предвидится. (Можно, конечно, задаться вопросом, а нужен ли вообще учебник поэзии, — но это уже тема для другой дискуссии…)

Андрей Пермяков, поэт, прозаик, литературный критик:

Цель и суть учебника «Поэзия» определена в первых строках первой главы: «Как и многие другие важные вещи в жизни — воздух, например, или любовь, — поэзия не совсем то, чем она кажется». В самом деле, девятисотстраничную книгу для пытливых старшеклассников о воздухе целесообразно было б построить именно так: раздел о химическом его составе, раздел о роли в жизни, глава о воздухе в литературе, рассказ о критериях качества этого самого воздуха и т. д. Вот и в новом учебнике феномен поэзии рассмотрен с разных сторон.

Однако уже на двадцать первой странице книги этого пытливого старшеклассника, кой и заявлен в качестве целевой аудитории, ждёт маленький культурный шок. Глава 2.1. предлагает делить поэзию на два типа: нарративную и лирическую. И утверждает, что «оба этих типа поэзии существуют с древнейших времён…». А школьник, повторим, пытливый. Стало быть, он в рамках расширенного курса школьной программы уже читал статью В.Г. Белинского «Разделение поэзии на роды и виды». Или даже по совету хорошего учителя заглядывал в «Поэтику» Аристотеля. И знает, что более типическим представляется деление поэзии на эпическую, лирическую и драматическую.

Предположим, что учебник раскрыл не школьник, но первокурсник-филолог. Он, согласно аннотации к учебнику, тоже входит в потенциальный круг читателей. Первокурсник этот может быть знаком с работой Гёте и Шиллера «Об эпической и драматической поэзии». Там распределение типов поэзии было сходным с предлагаемым авторами учебника. Зато первокурсник вполне уже может знать, что сам термин «нарратив», хоть и восходит к латинскому «narratio», хождение получил не более полувека назад. При дальнейшем ознакомлении с книгой удивление читающего будет нарастать вплоть до момента, пока он не осознает, что этот учебник заключает в себе весьма оригинальную аксиоматику. По крайней мере, во многих аспектах сильно отличающуюся от традиционных представлений о литературе.

Например, связь поэзии и религии отнесена к разделу идентичностей. Т. е. «Религиозная идентичность» в применении к поэзии поставлена в тот же ряд, что и «Этническая идентичность», «Гендерная идентичность», «Социальная идентичность». Хотя более классическим было б, наверное, расположение главы «Поэзия и религия» в том же разделе, где представлены «Поэзия и наука», «Поэзия и философия». (Термин «классическим» в предыдущем предложении соотносится с понятием «Классическая немецкая философия»: Кант и Гегель рассматривали искусство в указанных выше соответствиях).

К новой аксиоматике можно отнести также подробное и тщательное рассмотрение ритмики стиха при почти отсутствующем упоминании о тропах. Очевидно, ритмический рисунок представляется авторам не в пример важнее риторических фигур. Кроме того, в книге указано весьма немного жанров поэзии, а вот место её внутри мультимедийного целого проанализировано весьма тщательно. Есть и другие отличия от традиционных взглядов на описание поэзии.

Так вот: здесь возникает та самая точка бифуркации, о которой так любили говорить специалисты по термодинамике, а теперь любят говорить социологи. Если принять вот эту аксиоматику, то учебник становится до безупречности логичным во всех разделах. В частности, очень тщательно подобраны примеры к блокам «Читаем и размышляем». Именно с точки зрения написания учебника из «здесь и сейчас». Те, кому более мил диахронический подход, пожалуй, окажутся удивлены обилию текстов, созданных в последние лет шестьдесят, и преобладанию оных над признанной классикой.

Но вот один аспект объективно неясен: кому всё-таки предназначен этот учебник? Молодым людям, желающим разобраться в этом аспекте культуры на уровне хорошего читателя или будущим поэтам-филологам-культуртрегерам? Прямого ответа авторы не дают: «Значит ли это, что если ты не пишешь стихов, то и читать стихи бесполезно? Безусловно, нет: ведь для того, чтобы знать толк во вкусной еде не обязательно хорошо готовить. Что обязательно — так это постоянно тренировать вкус, пробовать разное и сравнивать. Зато справедливо обратное: если ты не читаешь стихов, то и писать их бесполезно…».

Впрочем, школьники — читатели научно-популярной литературы, — далеко не всегда становятся специалистами в тех областях, которыми интересуются на грани школы и ВУЗа. Тут скорее может огорчать ограниченность выбора: этот учебник — единственное с незапамятных времён пособие для желающих разобраться в современной поэзии. Но это уж, конечно, претензия не к авторам. Как и не к ним претензии относительно тех или иных субъективностей в тексте книги. Пристальный и заинтересованный взгляд в гуманитарных исследованиях субъективен всегда. Даже если структура учебника напоминает структуру книги естественнонаучной.

С другой стороны, субъективно написанная книга подразумевает и субъективный взгляд на неё. Так вот: мне представляется откровенно слабой и составленной второпях Глава 23. «Литературный процесс и литературная жизнь». Конечно, 32 страницы из почти девятисот общего впечатления сильно не портят, однако маленькое недоумение всё-таки оставляют. Но это ничего. Процесс ведь на то и процесс, чтобы постоянно происходить, меняясь. Соответственно, будет эволюционировать и взгляд на него. Или не будет — тут загадывать нельзя.

Владимир Березин, прозаик, критик, эссеист:

Для начала нужно сказать несколько слов, чтобы рассказать о важности задачи.

Поэзия стала самым свободным и демократичным искусством — актёрам нужен театр, кинематографистам — камера и прокат, романист сталкивается с утратой привычки к долгому чтению.

В этом смысле поэзия неуязвима — она как раз доступна почти без посредников, или — вовсе без посредников, со слуха.

Появление фундаментальной книги для самообразования — такое же естественное явление, как чтение стихов со сцены.

Слово «фундаментальная» я хотел бы освободить от оттенка простого одобрения, с которым оно употребляется (в тот момент, когда говорят просто о большой книге, хотя книга эта чрезвычайно толста). Это действительно фундаментальный учебник о поэзии вообще, насколько можно в одной книге совместить минимальные основы теории стихосложения, историю, список понятий и, наконец, довольно большой стихотворный корпус.