Наталия Азарова - Поэзия. Учебник

Мы должны при этом понимать, что имеем дело не просто с книгой, а с учебником «для чтения и обсуждения», для чего к нему приторочен специальный сайт, а сайты, как мы понимаем, в размерах слабо ограничены. Сайт этот находится в разработке, ничего, кроме оглавления книги, в нём пока не обнаруживается. Ход сделан верный, но говорить о его успехе пока ещё рано.

Книга отвечает поставленной задаче — это не антология русской поэзии, и даже не антология современной отечественной поэзии, это, введение в тему.

Научная квалификация авторов у меня сомнения не вызывает (кажется там нет никого без степени — минимум кандидатской). При этом, книга написана вне того отвратительного «птичьего» языка, который часто бывает свойственен современным гуманитарным наукам.

Предвижу я и некоторую претензию — именным списком современной поэзии будут довольны не все, то есть некоторое количество людей будут недовольны, не найдя себя или людей своего круга среди упоминаемых и цитируемых.

Это претензия слабая, и вот почему: современная поэзия неминуемо шире любой даже такой толстой книжки. Более того, никакой учебник не является списком Шиндлера, который спасёт имена поэтов для будущих поколений. (Я предвижу, что даже некоторое количество их, попавших на страницы учебника, будут смыты временем). Это неизбежно, и учебник не лист спасения, а фотография быстрого процесса.

С именными списками придётся смириться — например, в моём случае, практически полностью совпадая с моими в исторические времена, они начинают сильно разниться, хотя и совпадая в некотором количестве случаев.

Да, это выбор авторов — но это ведь примеры, а они вольны выбирать примеры из своего круга. Служат ли эти строки примерами? Да, они выполняют эту функцию.

В остальном учебник следует за современной литературной ситуацией.

Оттого вопрос «Отчего N. включён в учебник, хотя NN мне нравится больше» теряет смысл.

Теперь дело не за покупателями (хотя цена в тысячу-полторы рублей мне кажется в любом случае переводящей книгу в раздел редких), так вот — не за покупателями, а именно за теми, кто по ней будет учиться — самостоятельно или в аудиториях.

Евгений Ермолин, литературный критик, доктор педагогических наук, главный редактор журнала «Континент»:

В этой дельной, умно и просто написанной книге мне, анархисту и мистику, не хватает поэтического безумия как самодовлеющей интенции, как некоего априори, без которого блюдо теряет вкус. Авторы слишком трезвы. Речь не о примерах и образцах, которые предъявлены в учебнике, а об учебном тексте.

Вы спросите, а можно ли (а нужно ли) учить безумию. Есть о чем подумать. Редукция метафизического измерения все же приспускает саму поэзию с Парнаса, и разговор о ней теряет ту ауру вдохновения, без которой и сама поэзия не нужна.

Перевод темы в план «религиозной идентичности», а тем более «православной идентичности», выглядит как-то странно. Позитивистский подход сильно упростил и разговор о мифе, ритуале и символе в поэзии. В итоге главным поэтом-ритуалистом представлен Пригов, и ему как бы даже нет альтернативы. Скомкан и сведен к нескольким словам и возможный разговор о новом символизме в поэзии 2-й половины ХХ- начала XXI вв. Гумилевский трамвай, конечно, интересен как пример, но ведь это история давняя, и к тому же трамвай лишь средство трансфера, а символическая емкость стихотворения связана скорее с другими образами. О продолжении темы у Воденникова и вовсе говорить трудно. Между тем, символизм, который ткется не только завершенными образными сгустками, но и интонацией, звукописью, паузами, — это тоже поэзия.

Тем не менее, книга принесет, безусловно, немалую пользу изучающим литературу. Трезвость — это то алиби, которое трудней оспорить, чем подтвердить его целесообразность, на фоне стихий поэзии и житейских катавасий.

Евгений Никитин, поэт, прозаик, эссеист:

Думаю, многие скажут (или подумают про себя), что учебник «Поэзия» призван ввести в употребление далеко не безусловную понятийную систему, которой пользуется совершенно определенный круг авторов (понятие «прирост смысла» появляется с самого начала). А также призван зафиксировать и сам этот круг в качестве канонического (поставив, например, за стихотворением Тютчева — стихотворение Андрея Черкасова). Однако на этот счет можно сказать лишь — ну а как иначе? Разве не так устроена деятельность дисциплинарных институтов, каковым и является любой учебник? Поэтому именно по этому пункту у меня претензий нет.

Тем более что над этим очевидным недостатком жанра авторы постарались подняться и дать, действительно, большой пласт материала. Какого материала? По сути, это словарь. Словарь, с помощью которого можно говорить о поэзии. В том числе — нести любую околесицу, но — и это важно отметить — сам словарь не виноват в том, что с его помощью можно нести околесицу. А стихи в учебнике приводятся всегда для иллюстрации конкретной статьи. Так, например, в статье «Поэзия и живопись» неожиданно процитирован «нерукопожатный» Игорь Караулов — потому что у него в тексте «голландцы рисовали лошадей». С тем же успехом можно было процитировать этот текст в главе «Поэзия и животноводство», но почему-то такой главы нет.

Вообще говоря, странно, что темам «Поэзия и…» (вспоминается знаменитое «Я и девочка», «Я и белочка»), посвящена солидная часть учебника, в то время как истории литературных течений 70х, 80х и 90х — едва ли несколько страниц. Зато из процитированных в учебнике стихотворений складывается огромная антология, интересная сама по себе.

Однако есть и некоторые недостатки, которых можно было избежать. Они — методического характера. По впечатлению уже от первой главы, авторы говорят с читателем как с идиотом или ребенком среднего школьного возраста: «Как и многие другие важные вещи в жизни — воздух, например, или любовь, — поэзия не совсем то, чем она кажется.(…) Например, «поэзия — это когда в столбик, а проза — когда в строчку все подряд», — чаще всего так и есть, но ведь не путаем же мы со стихами ресторанное меню? Значит, не только в столбике дело.»

Авторы учебника, которых часто (не без профанной зависти) обвиняли до этого в использовании «птичьего языка», оснащенного избыточным терминологическим аппаратом, как бы показывают, что могут говорить и человеческим языком. Но, как мы знаем, дети больше всего не любят, когда взрослые пытаются говорить на их языке. Дело в том, что это выдает снисходительное отношение, а оно, в свою очередь, симптом плохо скрываемого неуважения…

Не говоря уже о том, что выше приведена маленькая ложь. Мы-то знаем, что ресторанное меню очень даже может стать стихотворением, если его ввести в контекст сборника текстов или литературного вечера. Это мы знаем самое позднее со времен концептуалистов.