Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Содержание и стилистика стихотворных посланий Верховского и Иванова вполне соответствовали тем критериям, которыми руководствовались поэты пушкинской поры в собственных опытах и которые точно очерчены современным исследователем: «Самое интимное, “домашнее” выражение жизни осуществлялось в ‹…› дружеских посланиях, с их культом независимости, изящного “безделья”, с их враждой ко всему официальному и казенному. ‹…› В посланиях поэтические условности, мифологические атрибуты и прочее своеобразно сочетаются с элементами конкретной, эмпирической обстановки ‹…› несмотря на бытовой и шуточный элемент, дружеские послания вовсе не попадали в разряд комических жанров. Лиризм, раздумье, грусть находили в них доступ. Дружескому посланию принципиально была присуща эмоциональная – тем самым и стилистическая – пестрота». [1058]Подобно поэтам арзамасского братства, Иванов и Верховский напечатали часть своих посланий друг к другу, несколько посланий Иванова к Верховскому ныне опубликованы по сохранившимся автографам, однако большинство стихотворных писем Верховского к Иванову (частично хранящихся вместе с его нестихотворными письмами к тому же адресату) осталось в рукописи.

В первом из этих посланий, которое Верховский направил Иванову 18 марта 1907 г. (Приложение, стих. 1), обозначена программная установка на возрождение жанра, некогда чрезвычайно популярного, и указаны образцы, которым автор пытается следовать, – Языков и «Тригорского певец», Пушкин. «Забытую игру» своей лиры Верховский насыщает грустными ламентациями в связи с пережитой болезнью – воспалением легких, приковавшим его к постели, – и призывает Иванова скрасить печальную участь больного ответным посланием. Последний не замедлил откликнуться в том же жанре – стихотворением «Выздоровление», включенным позднее – в сокращенной редакции – в раздел «Пристрастия» его книги «Cor ardens»:

Здесь же, характеризуя поэтическое мастерство Верховского, Иванов апеллирует к сюжету средневековой легенды, обработанной в новелле Анатоля Франса «Жонглер Богоматери» из его сборника «Перламутровый ларец» (1892), – о принявшем монашество жонглере Барнабе, который свое почитание Богоматери выражал тайком в акробатических трюках перед алтарем и был вознагражден – статуя Богоматери сошла с амвона и отерла пот со лба жонглера: [1060]

Развитие этой же темы – в сонете Верховского «Пусть ночь греха в душе моей бездонна…», сопровождающемся двумя эпиграфами – из цитированного стихотворения Иванова и из упомянутой новеллы Франса:

Следующее в хронологическом ряду послание, датированное 5 августа 1908 г., принадлежит Верховскому; отправлено оно из Осташкова, где поэт проводил лето, в Судак, по адресу семейства Герцык, где в это время находился Иванов. Открывающееся эпиграфом из послания Жуковского к Вяземскому и В. Л. Пушкину, входящего в подборку его так называемых «долбинских стихотворений», послание Верховского обыгрывает образный строй указанного «первоисточника» и развивает его полушутливую манеру высказывания. Сообщая о своих планах дальнейших путешествий, Верховский вновь призывает Иванова к ответному стихотворному отчету о своей жизни. Такового, однако, нам не известно. Иванов мог и не откликнуться на предложение друга к очередному поэтическому состязанию – но весьма вероятно, что он отправил ответное послание, которое могло быть утрачено в составе значительной части архива Верховского, до нас не дошедшей или, возможно, рассеянной по частным собраниям.

В 1911–1915 гг. Верховский преподавал на Высших женских курсах в Тифлисе (занимал кафедру западных литератур), Вячеслав Иванов сначала оставался на своей петербургской квартире, затем, в 1912–1913 гг., жил за границей, после чего обосновался в Москве. Постоянная разлука друзей могла только стимулировать их эпистолярные контакты, которые, опять же, были продолжены как в обычных жанровых рамках, так и в форме стихотворных посланий. Первое тифлисское письмо в стихах к Иванову (12 октября 1911 г.) было отправлено Верховским вместе с автографом стихотворения «Когда печальное прости…» – первого написанного им в Тифлисе. В следующем же по времени обмене стихотворными посланиями инициатором выступил Иванов. Он отослал Верховскому стихотворение «Послание на Кавказ», позже вошедшее в раздел «Λέπτα» книги «Нежная тайна» (1912) с посвящением Верховскому. Подхватывая манеру Верховского (см. Приложение, стих. 2) рассуждать в посланиях о достоинствах тех или иных стиховых форм («Ты белый стих в обычай ввел отныне // Для дружеских посланий. В добрый час»), Иванов белым пятистопным ямбом пространно живописал достоинства белого стиха, а также подробно рассказал о происходившем «вчера на Башне». [1063]Заключало послание и непременный призыв ответить в том же роде («Пойми ж любви моей знаменованье // И отпиши скорей – про все, чем сердце // Волнуется ‹…›»). 5 апреля 1912 г. Верховский, выполняя эту просьбу, отослал Иванову из Тифлиса в Петербург ответное послание (Приложение, стих. 4), повествуя в нем о задуманном путешествии из Грузии «вдоль знойных берегов малоазийских» в Грецию, которое он мечтает совершить вместе со своим дорогим другом.

Приезд Иванова в Грузию тогда не состоялся, и замысел совместного путешествия остался неосуществленным (в плаванье по Средиземному морю Верховский отправился лишь в 1913 г. вместе с Г. В. Соболевским). [1064]Очередное послание Верховского к нему было адресовано в Рим (датировано 16 января 1913 г., написано в Петербурге, но отправлено из Тифлиса 10 февраля 1913 г.); в нем – отклик на получение новой книги стихов Иванова «Нежная тайна» (Приложение, стих. 5).