Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Подарила Клавдия Николаевна Максимову и 4 тома берлинской «Эпопеи» с «Воспоминаниями о Блоке». В сопроводительном письме (от 30 октября 1964 г.) она сообщала: «… сам Б. Н. не любил этого варианта своих “Восп<���оминаний> о Блоке” и в 1922 г., в бытность мою в Берлине, [1614]разорвал на листки весь свой экземпляр, делая в нем поправки и вклейки. Из этого впоследствии и вышло известное Вам “Начало века” ред<���акции> 1923 г.» В другом письме, от 15 февраля 1965 г., она вспоминала о последнем лете Белого (1933): «Все забываю спросить, знали ли Вы лично поэта О. Мандельштама? ‹…› Мы столкнулись с ним в Коктебеле. И вначале не обошлось без “бури” со стороны Б. Н. Но потом М<���андельштам> прочел нам свой перевод из Данте, [1615]и Б. Н. также бурно пришел в восторг. М<���андельштам> прекрасный поэт. Мне приносили его стихи – начиная с первых и до конца. А потом я узнала о его трагической судьбе – подобной судьбе Мейерхольда». 23 февраля 1969 г., отвечая на очередные вопросы исследователя, К. Н. сообщала о реакции Белого на постановку сделанной им инсценировки «Петербурга» в МХАТ 2-м: [1616]«Он был доволен только первой картиной, когда открылся занавес и во всю длину сцены протянулся стол и за ним лысая голова с огромными синими глазами и торчащими ушами, напоминающими облик Победоносцева, – М. А. Чехов. Но Берсенев – Николай Аблеухов – возмутил Б. Н. тем, что он на сцене играл его походку, жесты и манеру говорить, то, что Б. Н. называл “tour de force”. Когда же дошло до ангела-пери – Гиацинтова, то он был возмущен тем, что она дала, по его словам, “мальчик резвый, кудрявый, влюбленный”. Кроме того они исправили ему весь словарь его характерных слов, – напр<���имер>, “мальчик-ушанчик” и др. Вообще он определил эту постановку, как “лебедь, рак и щука”, – т<���ак> к<���ак> это были три режиссера, из которых каждый тянул в свою сторону».

Последние годы жизни К. Н. Бугаева тяжело болела, была прикована к постели. «Был у Кл. Н. Б. в августе 1959 г., – записывал Д. Е. Максимов, – ей плохо (склероз, радикулит, грипп с выс<���окой> t°). Выживет ли?» В письмах К. Н. к нему нет жалоб на тяжкую участь, но лишь грустные констатации положения дел: «Слишком велик угол между “горизонталью” моего лежачего положения и “вертикалью” моего сознания. Предел того, о чем мечтаю: хотя бы одну секунду постоять на ногах без посторонней помощи» (21 мая 1963 г.); «… ходить и стоять на ногах удается – с помощью Елены Васильевны, – не более часа. ‹…› Лечилась я усердно два года и смотрели меня не менее 12 врачей всех специальностей, кроме психиатра. Диагноз так и не поставлен» (30 июня 1963 г.).

К этому времени относятся две записи Д. Е. Максимова, сделанные им после посещения Клавдии Николаевны в ее московской квартире. Первая из них – машинописный текст с карандашной припиской (сведения о болезни К. Н.):

Беседа с К. Н. Бугаевой 21 апреля 1968 г.

Б. Н. будто бы никогда не использовал антропософию для своих лит<���ературных> произведений. Все писалось от внутр<���еннего> опыта, который был еще с детства. [1617]

Во всяком случае на «Петербург» не влияла антропософия, а скорее теософия (о «телах») – недаром он и раньше увлекался «Тайной доктриной» Блаватской (рассудочная Анни Безант на него не влияла). Это влияние шло к нему через его приятельницу Гончарову. [1618]

К. Н. вполне согласна со мною, что существенных идеологических сдвигов у Б. Н. от сириновского к берлинскому изданию «Петербурга» не произошло: Ив<���анов>-Разум<���ник> в своей концепции полит<���ической> эволюции Белого неправ. Неправ Разумник и в том, что изд<���ание> «Петербурга» – анапест (в «Сирине») и амфибрахий в изд<���ании> 1922 г. [1619]К. Н. думает, что эта эволюция – от трехдольника к двухдольнику (сжатие).

На Штейнера Б. Н. никогда не восставал, хотя в свой последний приезд в Берлин ему «нагрубил» (был сердит, что Штейнер не содействовал возвращению к нему Аси): на вопрос Штейнера о нем он ответил доктору, что занимается квартирными делами (это и есть грубость – Штейнер отвернулся). Это было в Берлине. [1620]

Тогда К. Н. пыталась их примирить, действуя через жену Штейнера Марью Яковлевну. [1621]Штейнер назначил свидание Белому в Штутгарте. К. Н. повезла сопротивляющегося и убегающего от свидания Белого. Но он все-таки приехал с нею в Штутгарт (это было в 1923 г. – год ее приезда в Германию). Они примирились со Штейнером. Белый поцеловал его руку. Штейнер его благословил. [1622]

Белый считал (и К. Н. тоже), что Штейнер писать не умел: вся сила в его лекциях и беседах.

К. Н. сказала, что однотомник Белого в «Библ<���иотеке> поэта» причинил ей много огорчений. Нельзя было, вопреки воле Белого, печатать прежние редакции стихов. Нужно было напечатать «Зовы времен» целиком, а прежние редакции, если уж их печатать, – поместить в примечаниях. ‹…›

К. Н. – мне: мне с Вами приятно: в Вас частица Б<���ори>са Ник<���олаеви>ча.

Тогда же Ел<���ена> Вас<���ильевна> Невейнова рассказала мне о болезни Кл<���авдии> Ник<���олаевны>: лет десять назад (или знач<���ительно> больше) она упала (от мяча, запущенного мальчишкой) и повредила позвоночник. Это и есть причина. За это время вырос горб. Почти не прекращаются боли – то сильнее, то слабее. Об этом К. Н. оч<���ень> не любит говорить. Сознание вполне ясное. Ее пенсия – 45 р. Денег (запаса) хватит года на два.

По следам следующего (и, вероятно, последнего) посещения К. Н. Бугаевой Д. Е. Максимов сделал аналогичную запись:

7 августа 1968 г. (записываю 8 VIII в вагоне – шатает).

Беседа с Кл<���авдией> Ник<���олаевной> Бугаевой

К<���лавдии> Н<���иколаевн>е 82 года. Она лежит неподвижно. Почти не читает – по словам Елены Вас<���ильевны> Невейновой, – дремлет. Но все-таки, зная, что я интересуюсь сейчас «Петербургом», К. Н. сказала, что читает его. На память по-немецки читала стихи Гёте – мне.

Мы говорили 1 ч. 15 м. Больше – она. С абсолютно ясной головой, с великолепной памятью, с полным самообладанием, но <���с> усилием, с перерывами, вероятно от слабого дыхания. Как скелет.

Утверждает, что Б<���орис> Н<���иколаеви>ч всю жизнь больше любил г<���ород> Петербург, чем Москву, что сказалось и в «Петербурге».

Как и в прошлый раз, утверждает, что на творчество Б<���ориса> Н<���иколаеви>ча (и на «Петербург») штейнерианство не влияло, что Белый это знал и раньше из теософской л<���итерату>ры. В частности, она назвала таких авторов-оккультистов, которых, по ее словам, несомненно читал Белый (до «Петербурга»): 1) Санти д’Эльвор. Миссион де Жуиф. 2) Фабур д’Оливе. Ля лянг ‹…› 3) Элифас Леви. ‹…› [1623]И более упрощенных: С. Пеладана и Папюса. Б. Н. даже гороскоп себе сам составил (в 1910 г.?): [1624]вышло, что ему жить 53 года (сбылось). От этих авторов многое вошло в его творчество. Штейнеру же Б. Н. был обязан исключительно христологией (она, по-видимому, сказалась в поэме «Христос воскрес»).