Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

В ответном письме от 14 марта 1981 г. М. Н. Жемчужникова предложила Д. Е. Максимову обратиться с теми же вопросами к Е. В. Невейновой («Она, и пожалуй, только она может ответить на многие Ваши вопросы»), выслала машинописную копию своих воспоминаний об Антропософском обществе, а также поделилась с ним теми сведениями, которыми располагала: [1640]

Многоуважаемый Дмитрий Евгеньевич,

конечно же, я знаю Вас и по книгам Вашим и по Вашему доброму участию в жизни Клавдии Николаевны в последние годы.

Ваше сообщение о желании Вашем написать о Клавдии Николаевне дало мне большую живую радость. Ведь она для меня – один из самых дорогих образов воспоминаний всей жизни. И я очень хочу всем, чем только могу, Вам помочь. Но, к сожалению, это очень мало, особенно в части того «минимума», который прежде всего необходим. Я знала Кл<���авдию> Ник<���олаевну> с 1917 года, но – так же как у Вас – общение с нею в небытовом плане отодвигало, заслоняло детали ее биографии. А ведь она и в этом житейском смысле была незаурядной личностью, ведь к ней влеклись сердца не для одних только антропософских бесед, ее любили как человека, ее окружало восхищение. А вот теперь и приходится горько сожалеть о своей беспомощности перед Вашими вопросами. Конечно, постараюсь помочь, чем могу. ‹…›

Род Алексеевых – казачий, с Дона. Там Кл<���авдия> Н<���иколаевна> и родилась и училась в гимназии, в каком точно городе – не знаю. Отец умер рано, детей (их было трое – Клавдия, Елена, Владимир) воспитывала мать [1641] – в атмосфере материнской преданной любви, но вместе с тем в строгих и требовательных моральных правилах. Она была глубоко православно верующей и находилась под влиянием какого-то очень тогда известного и чтимого Старца (как его имя – не знаю). Этот Старец, между прочим, предсказывал в предстоящем 20-м столетии ужасные катастрофы и бедствия и потому советовал ей всячески и настойчиво отговаривать дочерей от замужества. Тем не менее обе дочери рано вышли замуж, что не помешало матери очень сердечно относиться к своим зятьям, особенно к Петру Николаевичу, [1642]которого она очень любила, и его трагедия была горем и для нее.

Когда и при каких обстоятельствах семья Алексеевых, а затем Васильевы переехали в Москву – не знаю. Жили они в Москве на Плющихе, в большом доме на углу Неопалимовского переулка в подвальном этаже, где в окнах мелькали ноги прохожих. В некоторые периоды живал там и Бор<���ис> Ник<���олаевич>, в частности – последние месяцы перед уходом в клинику – умирать.

Симпатии Кл. Н. к Петербургу – понятны. Это – город ее молодых лет и важных жизненных встреч. Там она училась на Выс<���ших> Женских Курсах, там же познакомилась с семьей Васильевых. Один из них – Петр Николаевич – скоро стал ее мужем, а жена его брата Всеволода – Елизавета Ивановна Васильева (волошинская «Черубина де Габриак») – познакомила ее с антропософами – Бор<���исом> Алексеевичем Леманом, его двоюродной сестрой Ольгой Николаевной Анненковой и Трифоном Георгиевичем Трапезниковым, который там основал первую в России антропософскую группу. [1643](Антропософское Общество было юридически оформлено лишь позднее, в 1913 году в Москве под председательством Б. П. Григорова).

Я не знаю, где находится рукопись Кл. Н. «О том, как образ Р. Штейнера отразился в одной душе». [1644]Вероятно, у Ел<���ены> Вас<���ильевны> Нев<���ейновой>. У меня есть полная ее копия, списанная мною с машинописного экземпляра. Знаете ли Вы содержание этой работы или только по названию? Мне кажется, она была бы для Вас очень ценной, в ней открывается и душевная жизнь Кл. Н. в пору ее сближения с Антропософией, и есть кое-какие биографические данные. Если она Вам осталась неизвестной, я Вам ее пришлю – с просьбой в дальнейшем вернуть.

Вы спрашиваете об эвритмии. Да, Клавдия Николаевна очень много с самого начала работала в эвритмии. Ее заграничные поездки в значительной мере с этим связаны. Но главная ее работа проходила, конечно, в России и для России. Ее наследие не пропало. Ею создана книга, без которой вообще нельзя себе представить начало русской эвритмии. Сейчас не пришло еще время для выхода эвритмии в каких-либо, даже самых скромных, общественных формах. Но дело ее не умерло, оно живет, как живет зерно под снегом, ожидая весны.

Заболела Клавдия Николаевна в 1957 – 58 гг. Сначала приступы, а затем сплошные, острейшие мучительнейшие боли почти до потери сознания. О к<���аком>-л<���ибо> падении как причине болезни я не знаю. ‹…› Причину находили в каком-то процессе в позвоночнике, но точный диагноз так и не был поставлен, а попытки лечения не давали успеха, а иногда даже ухудшали состояние. Но потом процесс стал как-то сам собой затухать. Острые боли прекратились, но постоянная боль осталась и началось разрастание костей грудной клетки, вырастали два горба – спереди и сзади, и это сопровождалось потерей подвижности мускулов спины и ног. Это было постоянное мучительство. Она сказала как-то: «Я живу так, как будто на меня надели табуретку и завинтили». В это время она вернулась к интенсивной умственной работе. Могла разговаривать с людьми, читала и много переводила, редактировала. В частности, стихотворный перевод первой «драмы-мистерии» Штейнера «У врат посвящения» сделан М. В. Шмерлингом [1645]под ее руководством. Это нигде не зафиксировано, но это так. В это же время – 60-ые годы – и Вы с ней встречались, и Хмельницкая при подготовке издания сборника стихов А. Белого. Постепенно силы слабели. Последние год-два она просто тихо уходила. Умирала она в полном сознании. Решительно отказалась пригласить священника для причастия. Это было большим горем для Лели, [1646]но здесь она уступить не могла. Умерла она тихо, без агонии. При последних ее минутах с ней были две глубоко верующие души – Леля и жившая в то время в той же квартире ее подруга. Они молились. И право же – это были лучшие проводы в иной мир, чем если бы здесь присутствовал священник со своими заученными молитвами.

Ее отпевали в церкви Ильи Обыденного в Обыденском переулке на Остоженке. Потом была кремация. А позднее, уже летом, урна была похоронена в могиле Бор<���иса> Ник<���олаевича > в Новодевичьем кладбище. Это я знаю точно, сама присутствовала. ‹…›

За этим обменом письмами последовали другие послания, в которых Д. Е. Максимов и М. Н. Жемчужникова касались иных проблем, связанных с Андреем Белым и осмыслением его творческого наследия; фрагменты из них опубликованы. [1647]Реализовать же свое намерение подробно рассказать о Клавдии Николаевне ученому так и не довелось: мемуарный очерк о Белом был завершен и оформлен без первоначально задуманной второй части, посвященной вдове писателя; среди бумаг, оставшихся после кончины Д. Е. Максимова, материалов, свидетельствующих о том, что работа над мемуарно-биографическим литературным портретом К. Н. Бугаевой перешла в стадию текстуального оформления, не обнаружено. Тем выше значимость документальных источников, которые легли в основу предпринятого обзора.