Литературный текст: проблемы и методы исследования. 8. Мотив вина в литературе (Сборник научных трудов)

Впрочем, по сравнению с Мюллером Штирлиц обладает гораздо более изысканным вкусом, допускающим вариации в выборе напитков. Сопровождающий контекст акцентирует одновременно аристократизм и демократизм героя, заодно ориентируя читателя на проблему разделения нацизма и немецкого народа, к подлинным культурным традициям которого знаток германских реалий М. М. Исаев относится, естественно, с глубоким уважением: «Штирлиц попросил бутылку рейнского рислинга, более всего он любил те вина, которые делали возле Синцига и за Висбаденом; до войны он часто ездил на воскресенье в Вюрцбург; крестьяне, занятые виноделием, рассказывали ему о том риске, который сопутствует этой профессии: „Самое хорошее вино — 'ледяное'“, когда виноград снимаешь после первого ночного заморозка; надо уметь ждать; но если мороз ударит после дождя, крепкий мороз, тогда весь урожай пропадет псу под хвост, продавай землю с молотка и нанимайся рудокопом, если „трудовой фронт“ даст разрешение на смену места жительства…» (Прик.) . Скрытая оппозиция «трудового народа» и режима проясняется в другом месте следующим размышлением разведчика: «Доктрина национал-социализма рассчитана на лентяев , на тех, кто больше всего любит спортивные игры, развлекательные программы по радио и кружку пива вечером , после того как отсиделработу…» (Прик.)

Объединяет Штирлица и его противников невозможность коллективной релаксации в процессе винопития: необходимо сохранять полный контроль над происходящим, опасаясь провокаций и перманентной слежки в питейных заведениях «по имперскому закону от седьмого июня тридцать четвертого года» (Прик.) . Крепко выпивший Шелленберг откровенничает со Штирлицем в элитном баре, специально «бряцая стаканами, чтобы помешать постоянной записи всех разговоров, которые велись тут по заданию Гейдриха» (Отч.) . Даже «дружеское» предложение выпить может предварять тонкую либо грубую психологическую атаку (ср., например, в «Семнадцати мгновениях весны» диалог Мюллера и Штирлица в тюремной камере, сцену с «отравлением» Шелленберга Гейдрихом, провокационный визит Холтоффа в дом к Штирлицу; в «Приказано выжить» — тост Мюллера за филологические способности Штирлица, «проговорившегося» о знакомстве с творчеством Шолом Алейхема, и многое другое). Страх перед тоталитарным контролем заставляет понимающего исторический смысл происходящего немецкого генерала — попутчика Штирлица — после пьяных откровений в купе сделать полный «обратный ход» ( 17 мгн. ). С другой стороны, ради поддержания служебной коммуникации приходится порой употреблять нелюбимый напиток (например, Мюллер у Кальтенбруннера — коньяк вместо водки).

Для противников Штирлица возможный «выход» — в скрытом алкоголизме (Кальтенбруннер, Лей в «Семнадцати мгновениях весны»), который, однако, не является специальным предметом изображения, например, сатирического: для автора важнее подчеркнуть опасность и интеллектуальную полноценность врага на общем фоне принципиальной акультурности «третьего рейха» (наряду с алкоголизмом упоминаются и другие пороки нацистской верхушки — гомосексуализм, эротомания и т. д.).

Выход для Штирлица — в имманентном сознавании иной культуры винопития как скрытого «культурного запаса». «Откуда у них столько вина? Единственное, что продается без карточек, — вино и коньяк. Впрочем, от немцев можно ожидать чего угодно, только одно им не грозит — спиваться они не умеют» (17 мгн.) . Запить «по-настоящему» способны оказываются лишь те рядовые военнослужащие вермахта, которые сохранили остатки морали — будущий спаситель радистки Кэт Гельмут и его товарищи танкисты, после того как их вынудили расстрелять женщин и детей. В результате они как бы лишились своей «немецкости»: «…молча тянули водку, и никто не рассказывал смешных анекдотов, и никто не играл на аккордеонах» (17 мгн.) . Продолжением становятся либо ожесточение и поиск смерти в бою, либо, в случае с Гельмутом, отторжение нацизма и гибель во имя человечности. (Ср. последствия понимания нацизма иначе, чем в верхах, как в случае с изгнанным из рядов СС Ликсдорфом: « Он запил. Во время приступа белой горячки повесился в туалете пивной, <���…> прикрепив на груди листок <���…>: „Я — жертва проклятых евреев во главе с Гитлером! Отплатите ему за жизнь погубленного арийца!“» (Прик.) ).

Роман «Приказано выжить», посвященный агонии рейха, изображает процесс винопития в нацистской элите строго функционально — как отражение позиции того или иного персонажа по отношению к рушащейся иерархии. Часть персонажей отдаются «по-немецки» сдержанному «пиру во время чумы», сохраняя верность долгу и одновременно способные уже «хоть раз в жизни сказать то, что <���…> наболело», как генерал Бургдорф, в лицо обвиняющий Бормана. Характерно, однако, постоянно подчеркиваемое автором безуспешное стремление опьянеть (храбрящийся в ожидании конца Бургдорф; Хетль, который «не мог жить сам, ему был нужен приказ, совет, рекомендация того, кто стоял над ним»; Кальтенбруннер, «проталкивающий» в себя коньяк). Многие обеспокоены исключительно собственным спасением, напрочь забывая и о патриотизме, и об изысканных манерах, как, например, подручный Мюллера Вилли, сущность которого разведчик «раскусил» с первого взгляда: «Наверняка возьмет толстый стакан, — подумал Штирлиц. — Маленькая красивая хрупкая коньячная рюмка противоречит его внутреннему строю. Ну, Вилли, бери стакан, выпей от души, скотина…»

На этом фоне наиболее опасные из врагов, готовые к продолжению борьбы и после катастрофы — Борман и Мюллер («человек со стальной выдержкой», по характеристике самого Штирлица), выказывают своеобразную смесь самообладания и эпикурейства. И тот, и другой « сладко » пьют — кстати, один и тот же «простой» напиток, демонстративными приверженцами которого являются. Отказ Мюллера выпить вместе с Борманом — в большей степени подчеркивание сохраняющихся субординации и сверхзадачи «движения», чем проявление слабости: «— Выпить хотите? — Хочу, но — боюсь. Сейчас такое время, когда надо быть абсолютно трезвым, а то можно запаниковать. — Неделя в нашем распоряжении, Мюллер… А это очень много <���…>. Так что я — выпью. А вы позавидуйте. Борман налил себе айнциана, сладко, медленно опрокинул в себя водку, заметив при этом: — Нет ничего лучше баварского айнциана из Берхтесгадена. А слаще всего в жизни — ощущение веселого беззаботного пьянства, не так ли? — Так, — устало согласился Мюллер, не понимая, что Борман, говоря о сладости пьянства, мстил Гитлеру, мстил его тираническому пуританству, сухости и неумению радоваться жизни, всем ее проявлениям; <���…> мстил <���…> за все то, чего лишился, связав себя с ним». (Незадолго до этого Гитлер признается Борману в причине своего «страха и ненависти к алкоголю» — комплексе, связанном с давним отравлением пивом: «Именно тогда я решил, что, после того как мы состоимся, я брошу всех алкоголиков, их детей и внуков в особые лагеря: им не место среди арийцев; мы парим идеей, они — горячечными химерами, которые расслабляют человека, делая его добычей для алчных евреев и бессердечных большевиков …»). Штирлиц в смертельно опасной для него игре и здесь занимает позицию над обстоятельствами, то соглашаясь выпить айнциана с Мюллером, то отказываясь от этого.