Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Но откуда мог поступить Бродскому этот заказ?

Оказывается, консорциум «Новая Венеция» ( Consorzio Venezia Nova ) имел полномочия делать рождественские заказы знаменитостям на работы, «воспевающие город: картины, скульптуры или эссе». Бродский был выбран в качестве такой знаменитости в 1987 году, когда президентом этой ассоциации был ставший потом сенатором Луиджи Дзанда. Прочитав эссе Бродского, он возмутился:

«Он позвал Бродского и сказал: “Вы с ума сошли, это известные венецианские люди, они подадут на вас в суд”. Бродский ответил: “Я ничего не буду менять”. Дзанда парировал: “Тогда вы не получите свои 30 миллионов итальянских лир”. Бродскому позарез нужны были деньги, и в итоге он переделал книгу. Она была напечатана в последний момент. Дзанда нервничал, проект был на грани срыва. А первая рукопись “Набережной…” – с моим именем, – до сих пор хранится у него».

Интервью закончилось рассказом о том, как Бродский терроризировал семейство Мариолины, добиваясь ее расположения. Конец был плачевным для Бродского. «Я его просто спустила с лестницы!» [93] Ibid.

Когда Ранчин представлял «вторичность» поэзии Бродского [94] Ранчин, А . Op. cit. как свободно выбранный «стандарт», он, возможно, опирался на прецедент. Л. М. Баткин, специалист по итальянскому Возрождению и автор книги о Бродском «Тридцать третья буква» (М., 1997), однажды помечтал об авторе, который «обоснует впечатления о Ходасевиче как одном из предшественников (курсив мой. – А. П.) Бродского». Но почему оригинальному поэту надлежало стать предшественником другого поэта, тоже претендующего на оригинальность? Почему Бродскому никак не дают стать последователем (подражателем, имитатором) Ходасевича?

Но не будем умалять заслуг Ранчина. Он кропотливо собрал стихи Ходасевича, которые послужили для Бродского «источником вдохновения», заполнив ими чуть ли не две страницы печатного текста, которые я не буду цитировать. Что же касается вклада Л. М. Баткина, именно он первым наметил траекторию Ходасевич – Бродский и даже поманил золотым ключиком, к которому, к сожалению, не подобрал замка. У Бродского, пишет он, «безумие, в котором есть метод», а лучше «метод, который раздвигает тяжкие шлюзовые створы лирического безумия. Это очень жестко рассчитанная поэтическая околесица. Поэт не просто в мире, и он не совсем в себе, он около себя. <���…> Он колобродит, острит, играет околичностями, бормочет, мучается, умничает и наконец вдруг выговаривает что-то очень простое, хватающее за душу, распахнутое. И поспешает снова запереть двери изнутри».

Хотелось бы, чтобы к этому ключику кто-то нашел наконец замок.

Бродский открыл для себя Ходасевича уже в 1964 году. А уж открыв, конечно же, прочел стихотворение 1937 года, сонет, посвященный оставившей его жене Нине Берберовой. Немногословный Ходасевич ограничивается «безголовым сонетом», т. е. сонетом без одного катрена [95] Безродный, М. Соловьев поединок // Новое литературное обозрение, 1997. № 27. С. 281. Безродный первым высказал мысль о связи сонетов Бродского с этим сонетом Ходасевича. (как нас оповещает Михаил Безродный), возможно, дав Бродскому позволение на «расшатанную сонетную форму» [96] «Хотя в каждом из сонетов, как положено, 14 строк, но классической разбивки их на октет и два терцета нет, и рифмовка строк не самая принятая. Собственно, сонетная форма здесь расшатана до предела». Штоль, А. Двадцать сонетов к Марии Стюарт. Попытка комментария. URL: http://www.nsu.ru/community/ artsp/wrote/20sonets.html . Я приведу лишь шесть релевантных строк из сонета Ходасевича:

Что же могло заинтриговать Бродского в этом стихотворении? Полагаю, что каламбур ( безголовый сонет о шотландской королеве, окончившей жизнь на эшафоте) мог пройти незамеченным для Бродского (возможно, и для Ходасевича). Но интригующим могло быть это «нет» как ответ на не заданный вопрос. Ведет ли поэт диалог с самим собой или с шотландской королевой, которая вроде бы одновременно напомнила и не напомнила ему о покинувшей его жене? Воспоминания Берберовой проливают некоторый свет на загадку. У нее были рандеву с любовником в Люксембургском саду и, возможно, вблизи статуи Марии Стюарт. Но знал ли Ходасевич о месте их встреч? И все же нити вели к Марии Стюарт, правда, по запасному пути. Ходасевич видел фильм “Mary Queen of Scotland” (1936) Джона Форда. Там его восхитила Кэтрин Хэпберн, которая играла роль Марии Стюарт. «Она была на меня похожа (в “Последних новостях” меня этим дразнили. Помню, однажды Ходасевич сказал мне. “Вчера мы были на Марии Стюарт и видели твоего двойника. Очень было приятно”». [98] Цит. по: Безродный, М . Op. cit. С. 280.

Итак, Ходасевич выбирает первую строку стихотворения с мыслью о двойнике Берберовой. Но затем он отказывается от этой мысли, вспомнив об «ином, памятном дне». День этот не обозначен. Однако в строках «Иного, близкого напева / ты в сердце оживила след» есть намек на стихотворение Пушкина «Я вас любил. Любовь еще быть может», [99] «Я вас любил. Любовь еще, быть может, / В моей душе угасла не совсем. / Но пусть она вас больше не тревожит. / Я не хочу печалить вас ничем». Для английской версии я перевела эту строфу так: “I loved you and my love could still remain. / Deep in my heart it stayed like dousing ray. / But that should cause you no further pain. / I do not wish to hurt you on your way”… как известно, ставшее темой сонетов Бродского под номером шесть. Но у Ходасевича имеется еще один ход, возможно, и не разгаданный Бродским. Ходасевич сочиняет свое стихотворение в 1937 году, т. е. ровно через сто лет после роковой дуэли Пушкина с Жоржем де Геккерном (Дантесом), при этом находясь в трех часах езды от Кольмара, родины Дантеса.

Полагаю, что дух соперничества продиктовал Бродскому решение ответить «да» на «нет» Ходасевича, т. е. сделать шотландскую королеву моделью и двойником для своей музы. В тексте сонетов есть два указания на то, что могло быть известно Бродскому о шотландской королеве в 1974 году, и оба, как увидим, лишены основания. Но я начну с того, что не было включено в текст сонетов. Как и Ходасевич, Бродский видел фильм о Марии Стюарт, причем не тот трофейный фильм, о котором он упоминает в сонете, а тот, премьера которого состоялась в Лондоне 22 декабря 1971 года. Я имею в виду английский фильм режиссера Чарльза Джеротта под названием “Mary, Queens of Scots”. Начиная с июня 1972 года Бродский жил у Спендеров и мог слышать разговоры об этом фильме, которые вела английская поэтическая элита.