Абрам Рейтблат - Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы [litres]

Можно встретить критику крепостничества и с точки зрения естественного права. Так, А. П. Куницын утверждал, что «никто не может приобресть права собственности на другого человека ни противу воли, ни с его на то согласия, ибо право личности состоит в свободе располагать самим собою. Следовательно, произвольное завладение человеком противно праву, согласие же лица не может служить предлогом завладения, ибо право личности неотчуждаемо» 231 231 Куницын А. П. Право естественное [1818–1820] // Русские просветители. М., 1966. Т. 2. С. 246–247. .

В 1809 г. в Вильне вышел перевод на русский язык с польского книги В. С. Стройновского «О условиях помещиков с крестьянами», в которой автор писал, что рано или поздно помещики осознают необходимость освободить крепостных, и подробно излагал возможный механизм подобного освобождения. Издание труда Стройновского вызвало шумную реакцию. Попечитель Московского учебного округа Пав. И. Голенищев-Кутузов писал в Петербург, что в Москве «добрые люди говорят, что и автора, и переводчика надо бы повесить, ибо это зажигатели и враги отечества» 232 232 Цит. по: Семевский В. И. Указ. соч. С. 300. . Поскольку, в отличие от других публикаций, в которых авторы только аргументировали необходимость освобождения крестьян, книга Стройновского описывала и практические шаги в этом направлении, она побудила сторонников крепостного права выступить в его защиту.

Ряд консервативных мыслителей предприняли попытки продемонстрировать достоинства крепостного права, по крайней мере в российских условиях. Они оказались в достаточно трудной ситуации – просвещенческая идеология к этому времени сильно повлияла на самосознание русского общества, во многом сформировала его взгляды на мир и социальные отношения и даже стала в значительной степени основой государственной политики, особенно в области образования и воспитания (характерно, что соответствующее министерство называлось Министерством народного просвещения).

Проводимый далее анализ риторических стратегий, применявшихся для оправдания крепостного права, основывается как на текстах, опубликованных в ту эпоху, так и на текстах, циркулировавших в рукописном виде и напечатанных лишь впоследствии. В Николаевскую эпоху публикация текстов, в которых шла речь о крепостном праве, пресекалась цензурой, но при Александре I, особенно в первую половину его царствования, такие тексты время от времени проникали в печать (например: Русский дворянин Правдин . Сравнение русских крестьян с иноземными // Дух журналов. 1817. № 49). Кроме того, в первой половине XIX в. были популярны жанры «мнений» и «записок». «Мнения» нередко оглашались в Государственном совете, а потом (как и записки, подававшиеся влиятельным сановникам) довольно широко циркулировали в рукописном виде (например, мнения Н. С. Мордвинова, анонимная записка «Размышления о неудобствах в России дать свободу крестьянам и служителям или сделать собственность имений» (1785), атрибутируемая В. И. Семевским М. М. Щербатову; обширный рукописный трактат В. Н. Каразина «Практическое защищение против иностранцев существующей ныне в России подчиненности поселян их помещикам, или Соглашение сей подчиненности со всеобщими началами монархического правления и государственной полиции, также и с истинным благосостоянием человечества» (1810), до сих пор в полном объеме не опубликованный 233 233 Рукопись хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ. Ф. 109. Оп. 229. Ед. хр. 11). ; записка графа Ф. Ростопчина «Замечание на книгу г-на Стройновского» (1811), «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (1811) Н. М. Карамзина, «Послание российского дворянина к князю Н. Г. Репнину, малороссийскому военному губернатору и генерал-адъютанту» (1818) калужского губернатора Н. Г. Вяземского, записки А. С. Шишкова, В. Зубова и др.).

Кроме того, различные аспекты крестьянского вопроса время от времени обсуждались в гласных и негласных комитетах, и в протоколах их заседаний до нас тоже дошли мнения защитников крепостного права. И, наконец, привлечены (в очень небольших объемах) мемуарные и эпистолярные источники. Сразу же отметим, что мы имеем дело не с изолированными высказываниями, а с диалогом сторонников и противников освобождения крестьян, причем и те и другие были знакомы со взглядами своих предшественников, иногда ссылаясь на них. В дискуссиях использовался достаточно ограниченный набор аргументов, в том или ином сочетании встречающихся в выступлениях полемистов.

Можно выделить две риторические стратегии оправдания существования крепостного права.

Они использовали в значительной степени одни и те же аргументы, но по-иному расставляли акценты и делали из своих рассуждений разные выводы.

К числу сторонников первой (условно говоря, «универсалистской») я бы отнес члена Государственного совета и председателя Вольного экономического общества графа Н. С. Мордвинова, президента Академии наук С. С. Уварова, флигель-адъютанта Александра I П. Д. Киселева, выполнявшего его ответственные поручения, директора Архива Коллегии иностранных дел А. Ф. Малиновского, министра финансов Е. Ф. Канкрина, поэта А. С. Пушкина, журналиста и тайного консультанта III отделения Ф. В. Булгарина. Представители этой стратегии в целом разделяли просвещенческие установки и пытались «вписать» крепостное право в общую просвещенческую схему. Для этого был использован образ дикаря, играющий важную роль в просвещенческой идеологии. Этот персонаж, фигурирующий в описаниях путешествий, в этнографических трудах и художественных произведениях, демонстрировал как природную добродетельность человека, не тронутого развращающим влиянием цивилизации, так и его суеверие, незнание законов природы и общества и общественных условностей и порядков, которые это общество скрепляют и являются предпосылками его существования. Дикаря нужно просветить и цивилизовать, и в результате он станет равноправным членом общества. Но сразу принять его в обществе нельзя. По отношению к дикарю просвещенный человек занимает покровительственную, патерналистскую позицию.

Поскольку, в отличие, например, от американской или французской ситуации, в России в положении собственности оказывались этнически и конфессионально такие же люди, то в чистом виде применить метафору дикарей было трудно (хотя некоторые публицисты использовали и ее). Поэтому русские мыслители нередко употребляли по отношению к крестьянам другую, близкую по характеру метафору – детей, младших членов семьи, нуждающихся в знаниях, в том числе в знаниях, касающихся человеческого общежития. Помещик при этом выступал в качестве отца, а крестьяне – его детей.