Дэниел Эверетт - Как начинался язык. История величайшего изобретения

Мозг у этих существ, сейчас известных как Homo floresiensis , был намного меньше, чем у их предков-эректусов . В действительности мозг человека флоресского был даже меньше, чем у многих австралопитеков, — около 426 см 3. Что означает такое удивительное уменьшение размеров мозга в линии эректусов для понимания развития человеческого интеллекта? Указывает ли меньший размер мозга хоббитов на то, что они потеряли разумность? Это было бы эволюционным шагом назад, деэволюцией. Австралопитеки и хоббиты были примерно одинакового роста — около 1,19 м., — но был ли хоббит таким же умным, как австралопитек? Или он был умнее? А может, умнее был австралопитек? Был ли floresiensis таким же умным, как любой Homo erectus , несмотря на то, что у первого мозг в два раза меньше, чем у Homo erectus , вышедшего из Африки несколькими сотнями тысяч лет ранее?

На основании орудий, которыми пользовался флоресский человек , а также других археологических свидетельств можно утверждать, что он был умнее австралопитека. Есть свидетельства того, что у него была культура, по крайней мере, в части изготовления и применения орудий. Кроме того, его предки должны были как-то добраться до Флореса. Возможно, хоббит утратил культуру предков, но такое предположение не слишком убедительно, поскольку мы знаем, что он пользовался огнем и каменными орудиями, отполированными и предназначенными для работы с более мягкими материалами, такими как дерево и кость. Тогда получается, что интеллект — это не просто функция от размера мозга. Кроме размера черепа, нет подтверждений тому, что Homo floresiensis хоть сколько-нибудь уступал в интеллекте Homo erectus . Если они действительно были одинаково умными, то возникает вопрос: а эректусы , размер мозга которых составлял примерно 2/3 от размера мозга современного человека, не могли быть такими же умными, как сапиенсы ? Смысл вопроса в том, что при поиске данных, касающихся интеллекта ископаемого человека, культурные свидетельства могут оказаться важнее физических. А поскольку размер мозга как таковой не отражает интеллект, то, чтобы разобраться с мозгами наших предков-гоминин, нам нужна точная информация об их цитоархитектонике, плотности нейронов, культуре и языках. С учетом доступных сейчас данных и методов ничего из этого у нас нет.

Обобщая сказанное выше: археологическая летопись подтверждает тезис о том, что общий интеллект является основой языка, а не какая-то гипотетическая область мозга со специфическими языковыми функциями. Специальная языковая область так и не была обнаружена. Если этот тезис верен, то можно предположить, что опора на масштабные, не врожденно-специализированные нейронные связи обеспечивает большую пластичность. Специализация областей мозга во многом связана с их цитоархитектоникой в сочетании с онтологическим развитием индивида (его жизнью), включая биологию, культуру и психологию личности. Но в целом мозг опирается на все эти силы одновременно, пока его владелец живет в этом мире.

Следовательно, один урок, который можно извлечь из случая с хоббитами Флореса, состоит в том, что делать выводы об интеллекте только на основании эндокранов — дело рискованное. Определенно, есть признаки, которые можно интерпретировать, — например, развитие различных областей мозга, о которых нам известно , что они связаны с интеллектом, языком, планированием и решением задач у современного человека; но знаний, получаемых посредством изучения черепов, все же недостаточно для понимания того, как развивался человеческий интеллект, а потому этот метод должен рассматриваться как вторичный по отношению к исследованию культурных свидетельств. Было бы очень просто, в отсутствие данных о поселениях, морских путешествиях, орудиях и т. п., утверждать, что эректус был бессловесной тварью в сравнении с современным человеком, поскольку обладал мозгом всего в 950 см 3. Но культурные свидетельства указывают на то, что такие спекуляции безосновательны. Они говорят, что Homo erectus был умным, способным к человеческому языку и прекрасно управлялся с той средой, в которой жил.

Британский антрополог Робин Данбар утверждает, что главной движущей силой развития интеллекта у гоминин была возрастающая сложность социальной организации. Данбар считает, что решение задач, вызванных экологическими изменениями, не было основной причиной развития интеллекта. Причиной развития энцефализации и интеллекта стала растущая сложность человеческих сообществ. Люди стали жить более крупными и сложными группами. Такая численность и сложность у всех прочих приматов ранее не встречалась. Доводы Данбара основываются на экспоненциальном росте числа социальных связей, возникающем даже при довольно скромном увеличении общей численности группы. Ближайшие из ныне живущих родственников человека — шимпанзе — живут в группах численностью около 50 особей; сообщества охотников-собирателей обычно насчитывают примерно 150 человек, что вызывает большое напряжение мозга, поскольку приходится отслеживать намного больше социальных связей ввиду увеличения размера группы на 300 %. Отдельные члены сообщества — как нейроны в мозге. Чем их больше, тем больше связей между ними. Другими словами, так же как связи между нейронами делают мозг сложным, экспоненциальный рост числа связей при увеличении численности группы в арифметической прогрессии потребовал большей мощности интеллекта для отслеживания этих связей, по крайней мере, по версии Данбара. То есть, когда увеличивался размер группы, кора тоже росла.

В подтверждение этой гипотезы Данбар приводит данные о ковариации размеров коры головного мозга с численностью групп у нескольких видов. Конечно, кто-то может возразить, что здесь Данбар ставит телегу впереди лошади. Возможно, это рост мозга и более сильный интеллект обеспечили увеличение сложности социальных отношений между людьми, а не наоборот? Но более вероятной выглядит причинно-следственная связь по Данбару: размер группы → размер мозга, а не размер мозга → размер группы. Если бы у кого-то сначала появился более крупный мозг, до социальных изменений, то этот человек мог предпочесть стать отшельником. То есть, если бы рост мозга действительно был первичен, это могло привести к совершенно разным социальным моделям. Но если сперва увеличилось общество, то это действительно оказало бы давление на мозг, с тем чтобы он мог отслеживать новые усложнившиеся отношения.

Еще одно социально обусловленное давление в сторону роста интеллекта — рост кооперации. Когда люди объединялись, они работали сообща. Первые группы людей обеспечивали собственную жизнеспособность совместной работой. Конечно, в любой групповой работе обычно будет один-два «пассажира», то есть людей, которые пожинают плоды чужих трудов, хотя сами в работе в полную силу не участвуют. Тогда, чтобы групповые взаимоотношения работали эффективнее, естественный отбор должен был способствовать усилению интеллекта как способа выявлять таких жуликов.