Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

«Мне интересно играть в жанры, открывать какие-то новые пути. Мне интересно “женить ежа и носорога”» , – объявил автор в интервью «Огоньку». И обещал, что в «Чтиве» сольются воедино любовный роман, детектив и серьезная психологическая проза. Повенчать ежа и носорога, конечно, можно. Но потомства они не дадут: видовые кариотипы разные. Так оно и вышло. Детектив без трупа? – Стивен Ван Дайн в шоке. Психологизм? – откуда ж ему взяться, если вместо характеров здесь амплуа: кокет Вика, резонер Иноземцев, жен-премьер Игумнов? Короче, средней руки лавбургер, и никаких носорожьих генов – не иначе, ежиха в подоле принесла.

Басинский не пародирует попсу, он просто верен сам себе. Ибо все на своих местах, включая интертекстуальные бирюльки и претензию на синергию жанров. Ах да, надо бы и про идиостиль потолковать. Гарантирую: измученная кобыла в коляске покажется шуткой из «Веселых картинок».

«Коридор напоминает бесконечную кишку со множеством стеклянных дверей» , – кишка с дверьми? Да уж. Но лучшее, конечно, впереди: «Глаза Вики похожи на две гневные тарелки», – какой, однако, фаянс у вас эмоциональный, Павел Валерьевич! Словом, для полного и безоговорочного сюрреализма не хватает лишь седовласого револьвера a la Бретон. «Билли – в изящной голубой курточке с бахромой и серебряными монистами» , – а что это у вас, несравненная Соло… sorry, dear Billy? Куртка, а на куртке монисто. Павел Валерьевич, как роялти за «Чтиво» получите, купите толковый словарь. Жалеть не придется – вы жизнь увидите по-новому. И так далее, вплоть до «отработанной руды» . Не первый год работаю на горно-обогатительном комбинате, руду видел всякую: и сырую, и переработанную – концентрат с агломератом. Но что такое «отработанная руда»? Между прочим, попытка кстати употребить техническое словцо тоже родом из чеховской юморески. На поверку выходит, что очень некстати.

Зато теперь вполне понятны симпатии Басинского к двоечникам Яхиной и Самсонову: ведь братья по разуму. Как не порадеть родному человечку?

Опять-таки про Чехова, который диагностировал у плохой прозы частое отсутствие конца. П.Б. и тут в точности воспроизвел классика: три финала на любой вкус – кручу-верчу, запутать хочу! А какая, собственно, разница? – все три в равной мере слащавы. Право, коллега, не стоило вам менять профессию.

И последнее: тираж «Любовного чтива» – 5 000 экземпляров. Видимо, и для издателей чужого опыта не существует. Вот уж кому и впрямь пора переквалифицироваться в управдомы.

Е. Чижов . Собиратель рая. М., Редакция Елены Шубиной, 2019

Спойлер: белое зимнее солнце к вечеру побагровело, придавив кровавым светом здания и прохожих. Зимнее пальто, похоже, отяжелело вдвое, а тело налилось тупой и гнетущей усталостью. Марина Львовна брела среди домов, гадая, как выйти к проезду Художественного театра. Раньше она знала каждую трещину в штукатурке строений, но нынешние блочные дома-близнецы были лишены особых примет. Смеркалось.

А поскольку смеркаться будет еще примерно 54 910 слов, оставим в покое старушку. Благо есть более занятные материи.

Для начала по обыкновению брошу ложку меда в бочку дегтя. Недавно «Собиратель рая» получил «Ясную Поляну», и это, кажется, был первый случай, когда я согласился с решением высокого ареопага. В самом деле, кому ее вручать-то? Нудному Аствацатурову, застрявшему в пубертатных мечтах про девок с крупнокалиберными цыцками? Или глянцевому Филипенко с его натужными попытками возлюбить униженных и оскорбленных? Ну на фиг.

Чижов оказался наиболее достойным претендентом – тем паче он, в отличие от коллег-прозаиков, умеет работать со словом: подобрать точный эпитет или выстроить яркую метафору, найти нетрадиционный ход. Посмотрите, к примеру, как он в эротической сцене обыгрывает библейское «познать»: «Она, не щадя пуговиц, содрала с Карандаша рубаху, потом стянула с себя через голову платье, избавившись вместе с ним от последних остатков старой знакомой Леры и сделавшись новой, неизвестной, почти пугающей. Дальше было одно непрекращающееся, ошеломляющее узнавание. – Это ты? И это тоже ты? – Да, это я, и так я, и вот так – тоже я! – И это снова ты? – Да, а ты как думал?! – А вот это я! И так я, и еще глубже я, и сильнее, и резче, и нежней, и больнее – тоже я!» По-моему, недурно.

Сейчас, по логике вещей, должно быть «но». Будет, не извольте беспокоиться.

Начать придется с теории. Чем, по-вашему, российский прозаик отличается от западного? Проклятым буржуинам важен спрос как гарантия роялтиз. Не заинтересуешь читателя – пиши пропало. Но у советских собственная гордость: им самовыражение дороже. Нас хлебом не корми, дай поведать граду и миру о собственных рефлексиях из-за выеденного яйца и глубоких теориях насчет легиона ангелов на конце иглы. Поэтому Шаров мог десять авторских листов подряд рассуждать, что Вавилонская башня и Дантов ад, Христос и антихрист, добро и зло суть палиндромы. Поэтому Иличевский взахлеб доказывал тождество ДНК и стихотворных размеров: все чередуется, там – сгустки азотистых оснований, здесь – ударения. Поэтому Мелихов размазывал тезис Раушенберга об эстетике безобразного до размеров романа. Критика была в привычном восторге – она давным-давно приравняла невнятицу к глубокомыслию. Публику лихорадило от сопричастности высокому: я Шарова читаю, ведь я этого достойна!

Чижов из той же команды: любит заумствоваться разной тонкой деликатностью – да такой, что нашему брату к этой учености и приступу нет. Главная героиня его прозы – некая идея, настолько отвлеченная, что: а) с трудом поддается вербализации; б) не имеет ни малейшего отношения к читателю. Однажды автору вздумалось потолковать о поэзии и власти – родился «Перевод с подстрочника», где Чуркистан-баши сочинял стихи, которые тут же становились национальными проектами. На редкость увлекательный саспенс, Стивен Кинг рыдает от зависти. После пришла Е.Ч. в голову донельзя расплывчатая мысль насчет памяти и ностальгии – вот и готов «Собиратель рая». И то, и другое у нас пустили по ведомству интеллектуальной прозы.

Думаю, хорошо сделанная проза всегда интеллектуальна, ибо влечет за собой шлейф читательских мыслей. Но попытка превратить дистиллированную абстракцию в прозу… Господи, избави!

С вашего разрешения, еще один теоретический экскурс. По определению Игоря Ратке, в основе отечественной интеллектуальной прозы лежит «отказ от традиционной миметичности» , то есть жизнеподобия. Со всеми вытекающими. Дистрофическая фабула ютится где-нибудь в чулане, а то и вовсе на задворках. Нарратив вытеснен беспощадным резонерством. Персонажей нет – есть функции, иллюстрирующие тот или иной авторский тезис.