Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

«мать умирала медленно и молчаливо

долго дышала на своем маленьком твердом диване

<���…>

мать умерла на казенной жестокой постели

без музыки голоса и прикосновенья тепла»

Стоп, так где болезная преставилась – на своем диване или на казенной постели? Господи, чему их только в литинститутах учат, если даже концы с концами не сходятся…

Теоретическую базу принято подводить в начале. Но в нашем случае, думаю, лучше сделать это под занавес.

«Исполнение роли жертвы. Суть этого приема – выставить себя жертвой обстоятельств или чьих-то действий, чтобы вызвать сочувствие, пробудить жалость и тем самым получить что-то от окружающих. Одна из закономерностей, на которые опираются скрыто-агрессивные личности, состоит в том, что менее враждебные и бесчувственные люди обычно не могут спокойно смотреть, как кто-то страдает. Легкость, с которой можно играть на сочувствии совестливых, чувствительных, заботливых людей, – их слабое место» (Дж. Саймон «Кто в овечьей шкуре? Как распознать манипулятора»).

Словом, если у очередного гиголашвили обнаружат злокачественный коронапростатит в терминальной стадии, или очередная васякина восплачеть на забороле, аркучи – не спешите сочувствовать. Это в ваших же интересах.

П. Басинский. Любовное чтиво. М., Редакция Елены Шубиной, 2020

Если литературный критик принимается за прозу, готовьтесь подсчитывать эффект в тротиловом эквиваленте. Примеров – как говна за баней: от нудного, будто катехизис, Курицына до Пустовой с ее злокачественной шизофазией. Басинский не исключение.

После «Джона Половинкина» с П.Б. следовало срезать лычки перед строем и пожизненно сослать в стенгазету заборостроительной артели. Архитектоника повествования была заимствована в «Доме, который построил Джек»: масоны в обнимку с трансвеститами, тайские троцкисты верхом на педерастах, мертвяки под ручку с ментами… К середине книги у читателя не оставалось ни сил, ни желания разбираться, кого лягнула корова безрогая, и кто ворует пшеницу в темном чулане, – зомби или троцкисты. Тем паче, из 113 персонажей романа сотня выходила к рампе, чтобы сказать «здрасьте!» и тут же сделать публике ручкой. В жанровом отношении роман напоминал солянку сборную: в котел летело все, что под рукой, – от ретро-детектива до зомби-хоррора. Язык наглядно убеждал, что Зряхов умер, но дело его живет: «Она сладострастно обвила его талию рукой». Когда кончались штампы позапрошлого столетия, в ход шла высокотоксичная, на зависть попуганкам, ахинея: «Подкатила коляска с измученной пегой кобылой», – классическая нескладуха: кобыла в коляске ехала. Интертекст был назойливее сетевого дистрибьютора: не Чехов – так Булгаков, не Достоевский – так Тютчев.

«Половинкина», изданного в 2008-м пятитысячным тиражом, до сих пор продают на «Озоне» и «Продалите». Тут бы Павлу Валерьевичу и успокоиться. Ан нет.

Чужого опыта для человека не существует, это аксиома. Но для г-на сочинителя и свой собственный мало что значит. Выступает артист оригинального жанра Павел Басинский, в программе – танцы на граблях! В 2011-м вышла вторая редакция «Половинкина» – тоже по сю пору в продаже, а намедни – новый опус под названием «Любовное чтиво».

«Ах, читатель, читатель! Что понимаешь ты в законах романа, да еще и русского романа, самого беззаконного из всех романов?» – снисходительно усмехался автор в «Половинкине». Знамо, батюшка барин, – где нам, дуракам, чай пить?! Да малость-то и мы смыслим, уж не взыщите-с.

Знаем, к примеру, что прозе категорически противопоказано, ибо моветон. Очень рекомендую просмотреть параллельно два текста: «Любовное чтиво» и чеховскую юмореску «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.?» Сходство удивительное.

Граф… оно конечно, господа все в Париже, но непременные следы когда-то бывшей красоты – в наличии: «Еще не старик, с заметной проседью и фактурной красотой подчеркнуто мужественного лица».

Богатый дядя – присутствует: «Все в издательстве знают, что у него контрольный пакет акций».

Герой, могущий показать силу своих кулаков, – тут как тут: «Нугзар захрипел, потом охнул, потом забулькал и сполз по стене, откинув голову и держась одной рукой за яйца, а второй – за сломанный нос».

Высь поднебесная, даль необъятная – вот она, как живая: «Солнце в зените. Оно знойно палит, но не согревает снег, иначе снег бы расплавился и ринулся водопадом в весеннюю долину».

И семь смертных грехов: «Ты не просто переспал с влюбленной в тебя девочкой – ты переспал с собственной дочерью. Я добивалась этого полгода. Полгода я мечтала о минутах, когда ты будешь читать мое письмо и чувствовать, как твой мир наполняется страхом и отвращением». И свадьба – да не какая-нибудь, а с самой богатой невестой Европы.

И далее по списку, в конце которого попка… хватит ржать, попугай! – и собака, что не умеет только говорить.

Кстати, о собаке: трехногого ирландского шпица, пресловутую «сабачьку», герои вручают друг другу, как переходящее Красное знамя – символ слезливой пошлости кочует со страницы на страницу. Испытанный прием психологического айкидо – прокаталепсис: вынужден, мол, играть в бисер перед свиньями, и вообще у нас тут пародия…

Про бисер и пародию вы, Павел Валерьевич, расскажите кому другому. Это не работа на целевую аудиторию, это предел авторских возможностей. Милости прошу убедиться.

Извините, но спойлер, как и сам текст, вновь окажется намертво завязан брамшкотовым узлом. Итак: стареющий писатель Иноземцев, за которого пишет литнегр Ш., пустил к себе на постой зеленую, как три рубля, девицу Вику, которая стажировалась у издателя Игумнова, с женой которого Иноземцев когда-то переспал, а Игумнов был первым мужчиной у жены Иноземцева Тамары, а до Тамары у Иноземцева был роман с матерью Вики Дашей, от которой Вика унаследовала маленькие буфера и внушительный тендер, а Даша вышла замуж за однокурсника Иноземцева Игоря Варшавского, который разбогател и незадолго до смерти завещал чуть ли не все свои активы Вике, опекуном которой стал брат покойного Лев, который заведовал отделом в издательстве Игумнова, который положил было глаз на Вику, которая вроде бы проявила интерес к Иноземцеву-младшему, который… Принцип сюжетостроения остался прежним: «Дом, который построил Джек». Где твоя бритва, Оккам?

Фабула, очищенная от шелухи ненужных сущностей, скудна, как почва в пустыне Гоби. Тиражи у героя падают, ему срочно нужно сменить жанр, поэтому Иноземцев и Вика вечерами изучают лавбургеры – ну, вы поняли: Паоло и Франческа. Максимум, что из этого можно выкроить, – авторский лист, от силы полтора. «Любовное чтиво» похоже на Памелу Андерсон, на самом видном месте обнаруживаются два пудовых силиконовых импланта: про горный туризм – привет Иличевскому и про сволочного попугая, что до смерти заклевал попугаиху, – поклон Козловой. И Водолазкин в числе потерпевших – у него П.Б. заимствовал «принцип создания записок в настоящем времени». Понятно: раньше играли в классиков, теперь в современников. Да забавляйтесь вы чем хотите, но сколько можно объяснять: попугаи не клюются – анатомия у них не та…