Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Примерно тогда возникла так называемая «рекомендательная критика» – слов нет, дивный эвфемизм для лютого и беспардонного product placement’а. Корифеем ее был Лев Данилкин, который, по слову Сергея Белякова, генерировал не идеи, а слоганы. Каковых наштамповал не одну сотню: «стомиллионный блокбастер», «золотовалютные резервы русской литературы», «великий национальный роман», «завораживающая, чеканная проза» и прочая, прочая, прочая. Но и на старуху бывает поруха: иногда маститого копирайтера с головой накрывал кризис жанра. Тогда на свет являлось нечто эффектное, но маловразумительное: «Текст-проект, с помощью которого пишущий-смотрящий пытается сам стать Словом».

Инновация приглянулась трудящимся литературно-критического цеха. Не могла не приглянуться. Тому есть как минимум две причины.

Во-первых, не сбрасывайте со счетов эстетическую парадигму постмодерна. Мастерство художника здесь ровным счетом ничего не значит: предметом искусства может быть что угодно, – да хоть разбитый унитаз. Оттого на первый план выходит мастерство интерпретатора. Да много ли у нас талантливых интерпретаторов? – волей-неволей приходится звать на помощь логорею: авось да не заметит публика, подхваченная потоком пустых словес, что ее откровенно дурят, выдавая литературно-критического карася за порося.

Во-вторых, искать на пустом месте глубины мысли и красоты слога – воля ваша, но миссия невыполнима. По крайней мере, традиционными методами: гаспаровский анализ текста здесь равен смертному приговору. Поэтому его без сожаления сдали в утиль: архаика, мол, и вообще моветон.

Василий Ширяев: «Читателю ведь мало интересно, как написана книга, как она выстроена и какие общие идеи в ней проводятся… Читателю интересно, что кого-то от этой книги колбасит, как от дури».

Валерия Пустовая: «Убедить читать критик может только своим личным примером – эмоциональным вовлечением в чтение. Это одна из причин кризиса основательного, филологически аргументированного критического высказывания. Оно сегодня неэффективно, не работает на убеждение».

Репин, по легенде, просил визитеров-абстракционистов нарисовать лошадь, – и если гости не выдерживали экзамен, гнал их ссаными тряпками на мороз, справедливо полагая, что абстракционизм идет от дилетантства. Коллеги, разнообразия ради позвольте себе хоть одно филологически аргументированное высказывание, – а потом жуйте на здоровье резину пополам с почвой и эмоционально вовлекайте.

Извините, отвлекся. Высокие технологии оказались малозатратны: текст теперь можно вообще в руки не брать – метаконтинуум с гипостасисом годятся на все случаи жизни, потому что ровно ничего не значат. Потому платье из словесной шелухи стало лучшим нарядом для несуществующих достоинств. Самые добросовестные из критиков пытались возвести в их ранг либо общепринятые вещи, либо откровенные провалы.

Александр Скидан: «Ильянен нижет слова посредством их колеблющихся признаков, созвучий, флексий», – простите неуча, а чем, кроме флексий, сиречь окончаний, могут быть связаны слова в предложении?

Елена Макеенко: «Одна из прелестей этого текста <���«Петровы в гриппе» – А.К. > в том, что даже заспойлерить его практически невозможно», – перевод на русский звучит убийственно: прелесть текста в отсутствии фабулы.

Но остальные и тем себя не утруждают – тоннами выдают на-гора словесный шлак. Раскопки бесполезны: под его толщей обнаруживается одна-единственная мысль – отчитаться перед издательским PR-отделом. Сейчас буду цитировать – долго и со вкусом: Фоксу одному вышака брать скучно, пусть и читателям тошно станет.

Ольга Балла (первый лауреат премии «Неистовый Виссарион», если что): «Скоропись-дикопись, конспект самого себя, едва, если вообще, вычленяемого из текучей реальности. Честно-предлитературное, сырое, напряженное, бродящее, почти предсловесное состояние слова, зародыш всех будущих его возможностей».

Игорь Гулин: «В накрепко установленных волей Бога и автора координатах рождается вихрь. Он расшатывает стройные структуры мира, книги и тела, втягивает их в водоворот четвертого измерения. Так поэзия рождает парадоксальную геометрию спасения».

Валерия Пустовая: «Это не магический реализм, а реальность магии. Это жанр-действо. Это проза базовых ритмов и сущностных рифм, когда явления повседневной жизни притягиваются друг к другу, как женское к мужскому».

Евгения Вежлян: «Характер этой историчности оказывается нерефлексируемым фундаментом всей конструкции, транспонирующей собственно “прошлое” в “историю”. И в той мере, в какой этот фундамент оказывается незыблем, “история” как таковая, будучи выведенной за скобки, в такого типа истерическом повествовании есть лишь форма упаковки событий, а не содержание разговора». «Истерическое повествование» – явная опечатка, но смысл не страдает, поскольку отсутствует.

У меня вопрос: коллеги, вы сами-то свои речекряки понимаете? Хотя это вряд ли. Взять хоть ганиевский «гипостасис симулятивной гиперреальности» . Гипостасис есть овеществленная идея – как можно овеществить симуляцию? И как можно симулировать реальность? Или уже цитированный перл: «автолитературоцентристская оптика» – Вежлян, прости: не знаю, как перевести…

Скорого конца не ждите. Ветераны уже успели соблазнить малых сих и воспитать новое поколение критиков, свято уверенных, что полная шняга и глубокомыслие суть синонимы. Господа, разрешите представить вам Ольгу Девш. Подборка издранного – цитатник на зависть председателю Мао:

«”Жить непроливайкой”. Тезис одиночества. Накапливать туда, где бездонно и потому страшно»; «торит путь по вертикали, проваливаясь в разверзнутый вглубь горизонт»; «дотошная фиксация рефлексии долгожданного, ментально холерического материнства»; «стоп-кран не выдержал, и Лера <���Пустовая – А.К .> начала изливать того, кто сидит в ее глубоком пруду»; «критик-мать метафорировала, собирая в единое сакральное бытование физиологию и метафизику, восхищение и страх».

Впору перефразировать Данилкина: вся эта дикопись – тексты-проекты, при помощи которых читающий-смотрящий превращается в законченного дебила. Тактика известная: на дурака не нужен нож: ему с три короба наврешь, и делай с ним что хошь. Читаете очередной опус Пустовой или Баллы? Как говорил великий Арутюн Акопян, следите за руками.

М. Степнова «Сад». М., Редакция Елены Шубиной, 2020

В малиннике яростная магометанская зелень перемигивалась с трагической менструальной киноварью ягод. Трава завивалась неистовыми лобковыми махрами. Voldemar, sale enculé, laissez-moi, прошипела графиня Задрищева-Мушкина, вырвавшись из лейб-гвардейских клешней мглистого мужа. Заволглые ноги кое-как понесли ее прочь. На когтистых кустах оставались сочно-целомудренные фестоны брабантских кружев, похожих на сахарную отделку свадебного торта. Граф добыл из кожаной сигарочницы с тисненой золотом монограммой ZM ароматную Cabañas Coronitas; злобно полыхнула шведская спичка. Французская волчица, процитировал граф вслед уходящей жене Дрюона, которого не читал…