Борис Соколов - Расшифрованный Гоголь. «Вий», «Тарас Бульба», «Ревизор», «Мертвые души»

К. С. Аксаков писал в статье «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души» (1842) о Плюшкине, что это «скупец, но за которым лежат иначе проведенные годы, который естественно и необходимо развился до своей скупости; вспомните то место, когда прежняя жизнь проснулась в нем, тронутая воспоминанием, и на его старом, безжизненном лице мелькнуло выражение чувства».

А. А. Григорьев в статье «Гоголь и его последняя книга» (1847) полагал, что в образе Плюшкина «потеря одного чувства, с одной стороны, и чудовище-привычка – с другой, довели человека до окончательного отпадения от образа Божия».

В. Г. Белинский в статье «Ответ «Москвитянину» (1847) писал о Плюшкине: «…Кому не случалось встречать людей, которые немножко скупеньки, как говорится, прижимисты, а во всех других отношениях – прекраснейшие люди, одаренные замечательным умом, горячим сердцем? Они готовы на все доброе, они не оставят человека в нужде, помогут ему, но только подумавши, порассчитавши, с некоторым усилием над собою? Такой человек, разумеется, не Плюшкин, но с возможностию сделаться им, если поддастся влиянию этого элемента и если, при этом, стечение враждебных обстоятельств разовьет его и даст ему перевес над всеми другими склонностями, инстинктами и влечениями».

Согласно гипотезе, выдвинутой Ю. В. Манном, по одному из вариантов продолжения «Мертвых душ» Плюшкин должен был оказаться в Сибири, где пережить «смерть и видение ада», а затем воскреснуть к новой жизни и превратиться в сборщика денег на построение Божьего храма.

Ноздрев – один из немногих персонажей «Мертвых душ», кому, по крайней мере, чужда страсть к стяжательству. Зато в нем получили развитие все пороки, свойственные Хлестакову, – безудержная страсть к вранью, причем Ноздрев не только порой врет бессознательно, как и герой «Ревизора», но и нередко сознательно плутует, например в карточной игре. Страсть к игре, пьянству и разгульной жизни в нем выражена еще сильнее и ярче, чем в Хлестакове. Фамилия «Ноздрев» подчеркивает необыкновенный нюх героя на ситуации, где он может удовлетворить свою страсть к игре, выпивке и скандалу: «Чуткий нос его слышал за несколько десятков верст, где была ярмарка со всякими съездами и балами…» Ноздрев подобен Хлестакову еще и тем, что действует импульсивно, без заранее обдуманного намерения, все его действия хаотичны и приводят к непредсказуемым результатам. Под стать Ноздреву и блюда, которые готовит его повар: «Обед, как видно, не составлял у Ноздрева главного в жизни (в отличие от Собакевича или Петуха. – Б. С. ); блюда не играли большой роли: кое-что и пригорело, кое-что и вовсе не сварилось. Видно, что повар руководствовался более каким-то вдохновеньем и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец – он сыпал перец, капуста ли попалась – совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, – словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выйдет».

Не исключено, что одним из прототипов Ноздрева послужил гоголевский зять П. О. Трушковский, муж М. В. Гоголь. О его неудачном проекте кожевенного завода мы уже упоминали. Не случайно в паре с Ноздревым, к женщинам, как и Гоголь, равнодушным, постоянно упоминается его зять Межуев, прототипом которого, вероятно, тоже был Трушковский. Своего зятя Ноздрев в подпитии ругает «фетюком» (ругательство происходит от буквы «фита», своим изображением напоминающей женский половой орган) и замечает презрительно: «поезжай бабиться с женою… важное в самом деле дело станете делать вместе!» Трушковский затеял авантюру с кожевенной фабрикой, а вырученные деньги, подобно Ноздреву, прогулял на ярмарке. Об этой истории М. И. Гоголь не могла вспоминать без содрогания: «Я послушала неопытных людей и завела кожевенную фабрику. Попавшийся к нам шарлатан, австрийский подданный (поляк Трушковский был выходцем из австрийской Галиции. – Б. С. ), уверил, что мы будем получать по 8000 рублей годового дохода на первый случай, а дальше еще и больше… В тот год (1832. – Б. С. ) приехал сын мой и посоветовал нам начать с маленького масштабу; фабрикант сказал: «зачем терять время даром, почему не получать вместо пяти тысяч сто?» Нанято было сапожников двадцать пять человек, как подскочил страшный голод; покупали хлеб по три рубля пуд, а между тем фабрикант наш намочил кожи и сдал на руки ученикам, которые ничего не знали, а сам, набравши несколько сотен сапогов, поехал продавать и, получа деньги, на шампанское с своими знакомыми пропил. (Мы не знали, что он имел слабость пить.) Возвратясь, он сказал, что ездил для больших для фабрики дел, а о такой безделице он не намерен отдавать отчета, и что он договорился с полковником на ранцы. Тогда я его позвала и объявила, что больше на словах не верю ничего, когда не покажет на деле. И, так как он долго не возвращался, то кожи, оставленные им, все испортились, и он бежал, и мы не знали, что с теми кожами делать; и обманул еще пять помещиков, очень аккуратных и умных. Наконец, умер, и столько было наделано долгов, занимая в разных руках, что должны были заложить Васильевку, чтобы с ними расплатиться, на двадцать шесть лет, и платить по пятьсот рублей серебром проценту. И винокурня уничтожена, земляная мельница уничтожена для толчения дубовой коры, для выделки кож, и совершенно оставил нам расстроенное имение». Трушковского роднит с Ноздревым бесшабашность, страсть к грандиозным авантюрным проектам и пьянство. Впрочем, что характерно, в дальнейшем Гоголь простил Трушковского и не держал на него зла. Вероятно, он и Ноздрева не считал совсем уже мертвой душой, не способной к возрождению.

Непреходящее значение Ноздрева как русского типа отметил Н. А. Бердяев в «Духах русской революции»: «Ноздрев говорил: «Вот граница! Все, что ни видишь по эту сторону, – все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон синеет, и все, что за лесом, – все мое». В большей части присвоений революции есть что-то ноздревское. Личина подменяет личность. Повсюду маски и двойники, гримасы и клочья человека. Изолгание бытия правит революцией. Все призрачно. Призрачны все партии, призрачны все власти, призрачны все герои революции. Нигде нельзя нащупать твердого бытия, нигде нельзя увидеть ясного человеческого лика. Эта призрачность, эта неонтологичность родилась от лживости. Гоголь раскрыл ее в русской стихии».

Михаил Семенович Собакевич на первый взгляд производит впечатление человека положительного и основательного во всех отношениях. Его имя указывает на сходство с медведем, всячески подчеркиваемое Гоголем. По определению писателя, Собакевич «такой медведь, который уже побывал в руках, умеет и перевертываться, и делать разные штуки на вопросы: «А покажи, Миша, как бабы парятся» или: «А как, Миша, малые ребята горох крадут?» Чичиков замечает по поводу Собакевича: «Нет, кто уж кулак, тому не разогнуться в ладонь! А разогни кулаку один или два пальца, выйдет еще хуже. Попробуй он слегка верхушек какой-нибудь науки, даст он знать потом, занявши место повиднее, всем тем, которые в самом деле узнали какую-нибудь науку. Да еще, пожалуй, скажет потом: «Дай-ка себя покажу!» Да такое выдумает мудрое постановление, что многим придется солоно… Эх, если бы все кулаки!..» В черновом наброске заключительной главы то ли первого, то ли второго тома поэмы Гоголь так определяет его: «…плут Собакевич, уж вовсе не благородный по духу и чувствам, однако ж не разорил мужиков, не допустил их быть ни пьяницами, ни праздношатайками».