Мария Данилевская - Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация

В «Мечты и звуки» вошли три стихотворения, обыгрывающие восточную тематику. Это «Турчанка», «Песня Замы» и примыкающее к ним стихотворение «Смуглянке». Восточная тематика была популярна в романтической традиции, множество подобных образцов вышло в «Московском телеграфе» и «Библиотеке для чтения»: их Некрасов читал еще в Ярославле. Но в целом восточная стилистика, мотивы, изречения, даже чисто внешняя образность не заняли заметного места в творчестве Некрасова.

Обращение к теме и выбор факультета совпадают по времени с периодом первого заинтересованного общения Некрасова с Тамазовым и его предположительного знакомства с Менцовым, в стихотворениях которого, как отмечено в цитируемой статье в «Русских писателях», «основное место занимают ориентальные мотивы» [87] Ильин-Томич А. А. Менцов Федор Николаевич // РП IV: 11. .

Обратимся к автобиографическим записям Некрасова – воспоминаниям о занятиях с учителем, который готовил его к поступлению в университет:

«…Пугала латынь. На Итальянской встретил в увеселительном заведении Успенского – профессора духовной академии. С откровенностью молодости рассказал свои нужды. “Я вас выучу латыни, приходите жить ко мне”.

Поселился у него на Охте. Подле столовой за перегородкой темный чулан был моей квартирой. Успенский в полосатом халате пил запоем по нескольку недель, очнется: “Давай буду тебя учить”. Две, три недели учит очень хорошо, там опять запьет. Ходил с ним к дьякону Прохорову. То была правая рука у митрополита бывшего Серафима, все духовенство валялось у его ног. У отца дьякона вечный картеж. Тут я выучился играть в преферанс» (XIII-2:47).

В комментариях к автобиографическим записям поэта Б. Л. Бессонов доказывает, что рассказ о пьянстве Успенского, картеже и темном чулане не соответствует фактам. Сомнение исследователя вызывают знакомство Некрасова с Успенским в «увеселительном заведении» (они познакомились, скорее всего, у Н. А. Полевого через Н. Ф. Фермора); приверженность Успенского к запойному пьянству на рубеже 1830-1840-х гг.; проживание у него в «темном чулане», фактически нежилом; участие Некрасова в карточной игре у дьякона Прохорова (из-за разницы в возрасте и статусе). Соответствует фактам лишь указанный адрес Успенского (у Малоохтинского перевоза) (XIII-2: 429–433). Бессонов объясняет эти несоответствия тем, что «Некрасову было свойственно рассуждать о себе в вызывающе уничижительном тоне, жертвуя достоверностью в фактографии ради концепции собственной личности как дворянина по происхождению и разночинца по обстоятельствам жизни»; «В воспоминаниях о Д. И. Успенском образ учителя латинского языка подсказан не памятью о данном лице, а стремлением изобразить своих первых наставников, а отчасти и себя самого <���…> приверженцами спиртного» (XIII-2: 429, 432).

Объяснение, данное исследователем, подтверждается при обращении к различным эпизодам биографии молодого Некрасова и в ходе анализа мемуарных источников. Б. Л. Бессонов предполагает, что Успенский был не единственным репетитором Некрасова, и называет имя Григория Андреевича Окулова, предшественника Успенского на его должности в духовной семинарии, а также упомянутого Некрасовым «студента Медико-хирургической академии» (XIII-2: 431–432). Образ учителя латыни, следовательно, мог иметь собирательный характер. Подобную беллетризацию автобиографического материала у Некрасова Бессонов рассматривает в статье «Некрасов и Бенецкий (предание и факты)» [88] Бессонов Б. Л. Некрасов и Г. Ф. Бенецкий (предание и факты) // Некрасовский сборник. Л., 1988. Вып. X. С. 33–52. .

В воспоминаниях современников говорится, что Менцов много занимался репетиторством [89] «В свободное время, Ф. Н. Менцов приготовлял бедных молодых людей в разные учебные заведения, – и эта черта делает особенную честь сердцу Менцова, – приготовлял необыкновенно быстро, и приготовленные им поступали всегда в числе первых; это обстоятельство делает особенную честь методе его педагогики» (СО. 1852. Кн. IX. Смесь. С. 46). . Менцов был подвержен пьянству, отчего и умер в 30 лет. Он также был карточным игроком. Воспоминания современников сохранили свидетельства о его внешнем виде: высокий, плотный, заикающийся, с копной рыжих волос [90] СПбВед. 1848. № 30; ЛГ. 1848. 12 февр.; Ведомости Петербургской городской полиции. 1848. 24 марта; Зотов В. Р. Петербург в сороковых годах // ИВ. 1890. № 5. С. 311; Старчевский А. В. Воспоминания старого литератора // ИВ. 1890. № 9. С. 529, 530. , он носил «изысканно неопрятный костюм» [91] Чежин Г. Г. Некролог // Ведомости Петербургской городской полиции. 1848. 9 марта. . Портрет схож с тем, что отразил Некрасов.

Не исключено, что Некрасов предпринял несколько попыток выучиться латыни. В числе его учителей мог быть Менцов, теоретически – он мог предоставить ученику кров, и этот кров мог быть менее устроенным, чем у Успенского.

Этот эпизод биографии можно предположительно датировать. Датировка, во-первых, не должна противоречить документально установленным фактам, во-вторых, должна охватывать относительно протяженный временной промежуток.

Первым таким промежутком становится время после расставания Некрасова с Д. И. Успенским и до встречи с К. А. Данненбергом. Время расставания в «Летописи» датировано сентябрем или началом октября (Летопись I: 47) [92] Ср.: Рейсер С. А. Революционные демократы в Петербурге. Л., 1957. C. 45–48, 162; Ломан О. В. Некрасов в Петербурге. Л., 1985. С. 18–26, 242–243; Бессонов Б. Л. Некрасов и Г. Ф. Бенецкий. С. 33–52. . Адрес Успенского указан Некрасовым как его место жительства в прошении на имя ректора университета о приеме его вольнослушателем от 4 сентября 1839 г. (XIII-2: 310, 430). Таким образом, Некрасов съехал от Успенского не ранее 4 сентября. Встреча с Данненбергом в «Летописи» датирована серединой октября (Летопись I: 48) на основании специальной статьи

B. Э. Вацуро [93] Вацуро В. Э. Некрасов и К. А. Данненберг // Русская литература. 1976. № 1. С. 140. . В промежуток между 4 сентября и серединой октября укладывается проживание Некрасова на Васильевском острове с договоренностью о цене за месяц (Летопись I: 47).

Более весомым видится другое предположение о времени возможного проживания Некрасова у Менцова. Некрасов расстался с Данненбергом предположительно в мае 1840 г. [94] Там же. С. 142. , а 24 июля 1840 г. указал в прошении о допуске к вступительным экзаменам в университет, что проживает на Свечном пер., в доме купца Щанкина. В «Летописи» эти два адреса указаны один за другим, без промежутка (Летопись I: 64) [95] С. А. Рейсер определяет временные промежутки с большей предположительностью (Рейсер С. А. Революционные демократы в Петербурге. С. 162). О. В. Ломан не выставляет правую границу предыдущего адреса, совместно с Данненбергом (Ломан О. В. Некрасов в Петербурге. С. 242–243), несмотря на то, что статья В. Э. Вацуро указана ею в списке основной литературы (Там же, с. 245). . Логично предполагать, что попытка подготовиться к вступительному экзамену по латыни пришлась именно на этот временной промежуток. Предположение подкрепляется тем фактом, что на экзамене Некрасов получил по латыни тройку (Летопись I: 66), дважды вопреки свидетельству поэта: «Латинист Фрейтаг был очень строг, но и он с латыни поставил мне 5» (XIII-2: 47). Согласно опубликованным С. А. Рейсером ведомостям, в 1839 г. латынь и имя Ф. К. Фрейтага не упоминаются, а в 1840 г. оценку 3 на экзамене по латинскому языку Некрасов получает у Э. Е. Шлиттера [96] Рейсер С. А. Некрасов в Петербургском университете // ЛН. Т. 49–50: 360. . О. В. Ломан полагает, что «латинист Д. И. Успенский все же чему-то научил своего пытливого ученика и постояльца» [97] ЛН. Т. 49–50: 26. . Однако после расставания с Успенским прошло около десяти месяцев, занятых для Некрасова напряженными поисками заработка.