Виктор Улин - В начале было Слово

(Сутолокой в Уфе именуется малый приток Агидели – вонючая речка, протекающая через старую часть города и исконно служившая сливом для отхожих мест частного сектора…)

Будучи (возможно) талантливым, критик не допускал в окружающих миллиметрового расхождения со своими взглядами. И, получив волю в те времена, которые без устали проклинал, всех инакомыслящих не то что загнал бы в лагеря, а расстрелял сразу и на месте.

Когда в 1993 году издательство « Китап » выпустило мою первую книгу « Запасной аэродром », где в повести « Девятый цех » я вскользь нарисовал перспективы демократической вакханалии, он опубликовал немотивированно разгромную рецензию, после которой мне не хотелось не только писать, но даже жить.

В литобъединении при нем литературой уже не веяло; там шли одни околополитические баталии.

Все, что Рамиль Гарафович Хакимов создавал невесть сколько, как бы Белинский разрушил за пару лет.

Этого человека под реальной фамилией Айдар вывел в своем романе; больше о нем говорить не хочу.

* * *

С Хусаиновым мы познакомились не слишком хорошо.

Точнее – совсем плохо.

В те времена я был глуп, Айдар – молод; мы повелись на перестроечную демагогию и ругались попусту.

Хотя сам я никогда не отличался априорной злобой к окружающим, а мой друг всегда был таким, что от одной его улыбки светлеет на душе.

Думать о прошлом неприятно, вспомнил я все лишь для того, чтобы в очередной раз повиниться перед Айдаром Хусаиновым за все свои ненужные слова.

От ошибок не застрахован никто; истинно человеческой является способность их признавать.

* * *

По-новому нас свел Литинститут, где Хусаинов учился парой лет позже меня.

Однажды я зашел в комнату нашей литобщаги – уже не помню, к кому и зачем – и среди сидящих увидел знакомое лицо.

– Айдарка… твою мать… Это ты?..

Суффикс я употребил лишь потому, что имя Айдара – как и большинство тюркских – не имеет уменьшительного варианта, а упоминание чьей-то матери… Ну не хватило нормативных эмфатических средств для выражения эмоций, захлестнувших меня от радости нежданной встречи.

-…Мать твою, Витя… А это – ты??!!!..

Дальше последовала немая сцена, сопровождавшаяся пожатиями рук, взаимными объятиями и скупыми мужским поцелуями.

Хозяева комнаты наблюдали с пониманием

Ведь только дураки полагают, будто художники должны испытывать взаимную ненависть.

– Послушай, а что мы с тобой тогда делили?

– спросил Айдар, сверкая повлажневшими глазами.

– Не знаю, черти бы меня взяли,

– пробормотал я.

Я и в самом деле не мог понять, почему мы, два умных человека, не могли рассмотреть друг в друге хорошего, а отмечали лишь плохое с подачи того самого немытого « Виссариона ».

* * *

Потом, уже в Уфе, мы стали встречаться с Айдаром по разным поводам и в СП и просто так – и всякий раз он делал мне добро.

Например, благодаря ему передача « Книжный дом », идущая на местном ТВ, рассказала о моей второй книге « Ошибка », основанной на одноименном романе.

* * *

Заговорив о тех днях, вспоминаю некоторые детали.

Здесь на сайте произведение имеет заставку моего дизайна – страшноватую и агрессивную, но вызывающую эмоции. Тогда на руках у меня была книга, выпущенная в 2006 году издательством « АСТ/Зебра Е » с их обложкой – не выражавшей ничего, но украшенной изображением автоматического пистолета Стечкина.

Мои ориентиры сменились; сегодня я вряд ли напишу триллер с морем крови, подобный тому роману (имевшему автобиографические основы) – но тогда он казался удачным. Да и радость от книги, вышедшей не где-нибудь, а в Москве, не могла быть омрачена даже тем, что ничтожный гонорар в 20 000 рублей за 17 авторских листов художественной прозы я выбивал из издательства без малого два года.

Но все-таки, зная зашоренность местных нравов, я выразил опасение относительно того, стоит ли приносить на ТВ книгу с пистолетом на обложке – тем более, что сам Айдар был человеком миролюбивым.

– В моей передаче приемлема любая книга, на которой нет свастики!

– ответил Хусаинов.

Тогда я просто обрадовался отсутствию проблем.

Теперь вижу вещи куда шире.

* * *

Словами о неприемлемости свастики Айдар Хусаинов подчеркнул свою позицию.

Ведь только кажется, что свастика есть атрибут сугубо немецкий.

На самом деле любой национализм – будь он хоть немецким, хоть шведским, хоть китайским – в конечном итоге приводит именно к свастике.

А за ней всегда следует то, о чем я давно писал в мемуарно-публицистическом романе « Умерший рай », в главах о посещении памятника скорби на месте концлагеря Бухенвальд:

…любой национализм даже в самом невинном проявлении – вроде песни на непонятном языке, заучиваемой в детском саду – имеет один и тот же конечный пункт:

ребристые, как кошачье нёбо, жерла печей крематория.

Художник слова – да и любой художник вообще! – по самому определению своего призвания не может быть националистом.

Скатившись к национализму, он перестанет быть художником.

Что подтвердил результат недобрых перемен, нарисованный Айдаром Хусаиновым в его книге.

* * *

Роман « Культур-мультур » побуждает затронуть тему национальности художественного творчества.

Сам Айдар – башкир, но аутогенный герой его носит русскую фамилию.

Почему?

Да потому, что поднятые проблемы не касаются отдельной нации, не привязаны к определенному городу, а характерны для любого субъекта Российской Федерации, где происходили процессы, сходные тем, что бурлили в среде творческой интеллигенции Уфы – миллионной столицы огромной республики Башкортостан.

Ведь республика существует в составе страны, которая до недавнего времени славилась достижениями русскоязычной литературы, впитавшей лучшие достижения литературы малых народов России и возвратившей им лучшее, что могла возвратить.

О значении русского языка и русской культуры говорили в разное время разные мудрые люди.

И казах Абай Кунанбаев и башкир Мустай Карим.

Последний сегодня превращен в нечто вроде иконы: улица проживания переименована в его честь, сам он сделан символом национальной культуры.

Между тем, бывав в 90-х годах на съездах писателей Башкирии, я помню, как деятели с членскими билетами СП СССР распинали Мустая за недостаточную глубину национального самосознания.

Ведь все они писали одну бесконечную повесть об убогой башкирской деревне 20-х годов, интересную лишь ее авторам (которые, кстати говоря, всеми силами стремились в город и жили в квартирах вовсе не коммунальных…) – а он создал великие произведения, переведенные на все языки и понятные всем.