Вероника Файнберг - К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

Пока еще на самом деле / Шуршит песок, кипит волна («Еще далеко асфоделей…», 1917)

Нам только в битвах выпадает жребий («Tristia», 1918)

На дворе мороз трещит («Чуть мерцает призрачная сцена…», 1920)

На грудь отца в глухую ночь / Пускай главу свою уронит («Вернись в смесительное лоно…», 1920)

Но я тебя хочу («Я наравне с другими…», 1920) 14

И все, чего хочу я, / Я вижу наяву («Я наравне с другими…», 1920)

И так устроено, что не выходим мы / Из заколдованного круга («Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…», 1920)

И земля по совести сурова («Умывался ночью на дворе…», 1921)

Видно, даром не проходит («Холодок щекочет темя…», 1922)

Я не знаю, с каких пор / Эта песенка началась («Я не знаю, с каких пор…», 1922)

На пороге новых дней («Век», 1922)

Но, видит Бог , есть музыка над нами («Концерт на вокзале», <1923?>)

Мы только с голоса поймем («Грифельная ода», 1923) 15

И я хочу вложить персты / В кремнистый путь из старой песни, / Как в язву… («Грифельная ода», 1923) 16

Под хлыст войны за власть немногих («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

Из года в год , в жару и в лето («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

Из поколенья в поколенье («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

…человека, / Который потерял себя («1 января 1924»)

Все время валится из рук («1 января 1924»)

Не обессудь, теперь уж не беда , / По старине я принимаю братство («1 января 1924»)

Лишь тень сонат могучих тех («1 января 1924»; тень чего-либо )

Мне не с руки почет такой («Нет, никогда, ничей я не был современник…», 1924)

Изолгавшись на корню («Жизнь упала, как зарница…», 1924)

Цыганка вскидывает бровь («Сегодня ночью, не солгу…», 1925)

Еле дух переводя , бегут курдины («О порфирные цокая граниты…» («Армения, 9»), 1930)

Чур-чур меня! Далеко ль до беды! («Какая роскошь в нищенском селенье…» («Армения, 10»), 1930)

Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь («Лазурь да глина, глина да лазурь…» («Армения, 12»), 1930)

Пропадом ты пропади , говорят («Дикая кошка – армянская речь…», 1930)

Сгинь ты навек, чтоб ни слуху, ни духу («Дикая кошка – армянская речь…», 1930)

И всю ночь напролет жду гостей дорогих («Я вернулся в мой город, знакомый до слез…», 1930) 17

После меня хоть потоп («Ночь на дворе. Барская лжа…», 1931) 18

И да хранит тебя Бог ! («Ночь на дворе. Барская лжа…», 1931)

Устриц боялся и на гвардейцев глядел исподлобья («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931)

Я повторяю еще про себя под сурдинку («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931)

Он Шуберта наверчивал, / Как чистый бриллиант («Жил Александр Герцевич…», 1931)

И всласть, с утра до вечера / <���…> Играл он наизусть («Жил Александр Герцевич…», 1931)

Ручаюсь вам – себе свернете шею ! («Полночь в Москве…», 1931)

Изобрази еще нам, Марь Иванна ! («Полночь в Москве…», 1931) 19

Проводишь взглядом барабан турецкий («Захочешь жить, тогда глядишь с улыбкой…» («Отрывки уничтоженных стихов, 3»), 1931)

Держу пари , что я еще не умер, / И, как жокей, ручаюсь головой <���…> Держу в уме , что нынче тридцать первый… («Довольно кукситься…», 1931)

Я припомнил, черт возьми! («На высоком перевале…», 1931)

Еще далеко мне до патриарха / <���…> Еще меня ругают за глаза («Еще далеко мне до патриарха…», 1931)

У всех лотков облизываю губы («Еще далеко мне до патриарха…», 1931)

Сказать ему, – нам по пути с тобой («Еще далеко мне до патриарха…», 1931)

То Зевес подкручивает с толком («Канцона», 1931)

Был старик, застенчивый, как мальчик («Ламарк», 1932)

А мне уж не на кого дуться («О, как мы любим лицемерить…», 1932)

И в спальню, видя в этом толк («Увы, растаяла свеча…», 1932)

Пустая, без всяких затей («Квартира тиха, как бумага…», 1933)

Имущество в полном порядке («Квартира тиха, как бумага…», 1933)

Видавшие виды манатки («Квартира тиха, как бумага…», 1933)

Хорошие песни в крови («У нашей святой молодежи…», 1933)

С бесчисленным множеством глаз («И клена зубчатая лапа…» («Восьмистишия, 7»), 1933–1934)

Целую ночь, целую ночь на страже («Когда уснет земля и жар отпышет…», «<���Из Петрарки>», 1933)

Тысячу раз на дню , себе на диво , / Я должен умереть на самом деле («Когда уснет земля и жар отпышет…», «<���Из Петрарки>», 1933)

По милости надменных обольщений («Промчались дни мои – как бы оленей…», «<���Из Петрарки>», 1934)

И я догадываюсь, брови хмуря («Промчались дни мои – как бы оленей…», «<���Из Петрарки>», 1934)

Под бичами краснеть, на морозе гореть («Твоим узким плечам под бичами краснеть…», 1934)

Ходит-бродит в русских сапогах («Я живу на важных огородах…», 1935)

На честь, на имя наплевать («Ты должен мной повелевать… «, 1935)

Железная правда – живой на зависть («Идут года железными полками…», 1935)

Пусть я в ответе , но не в убытке («Римских ночей полновесные слитки…», 1935)

Начихав на кривые убыточки («От сырой простыни говорящая…», 1935)

Самолетов, сгоревших дотла («От сырой простыни говорящая…», 1935)

Тянули жилы . Жили-были («Тянули жилы, жили-были…», 1935)

На базе мелких отношений («Тянули жилы, жили-были…», 1935)

И на почин – лишь куст один («Пластинкой тоненькой жиллета…», 1936)

И какая там береза, / Не скажу наверняка («Вехи дальние обоза…», 1936)

Он на счастье ждет гостей («Оттого все неудачи…», 1936)

Мертвецов наделял всякой всячиной («Чтоб, приятель и ветра, и капель…», 1937)

Еще слышен твой скрежет зубовный («Чтоб, приятель и ветра, и капель…», 1937)

Рядом с ним не зазорно сидеть («Чтоб, приятель и ветра, и капель…», 1937)

Когда б я уголь взял для высшей похвалы («Когда б я уголь взял для высшей похвалы…», 1937)

И в бой меня ведут понятные слова («Обороняет сон мою донскую сонь…», 1937)

В этом разделе объединены примеры, в которых устойчивая лексика употребляется в рамках сравнения или метафоры, то есть вводится в ненормативный контекст. Так, в строках «Царской лестницы ступени / Покраснеют от стыда» («Как этих покрывал и этого убора…», 1915) с помощью идиомы покраснеть от стыда (которая в нормативном использовании может быть связана только с человеком) олицетворяется лестница : идиома здесь становится маркированным средством построения метафорического образа. При этом само значение идиомы не отходит от словарного, а семантический сдвиг возникает за счет контекста, не свойственного нормативному употреблению этого устойчивого сочетания.