Майя Волчкевич - «Дядя Ваня». Сцены из непрожитой жизни

При всем действительном драматизме действия и искренности чувства Войницкого, последующая сцена с погоней и выстрелами является тем самым непроявленным бунтом против указующего перста старших, который так остро отстаивается самостоятельное право на «я сам знаю, что мне делать». Такие бунты обычно переживаются в ранней юности, и зачастую сопровождаются отчаянными словами, жестами и поступками. Иван Петрович Войницкий, и в этом тоже грустная насмешка судьбы, позволил его себе почти в пятьдесят лет.

Можно задать вопрос – сколько лет персонажам пьесы «Дядя Ваня»? Под крышей одного дома собрались члены одной семьи, почти каждый из которых вздыхает о прошлом, или об упущенных возможностях прошлого, и, кажется, ни один не устремлен в будущее. Действие сцен из деревенской жизни происходит в середине 90-ых годов XIX столетия. В списке действующих лиц лишь о Елене Андреевне, жене профессора, сказано – 27-ми лет.

С разговора о времени начинается пьеса. Астров спрашивает няньку Марину, сколько лет они знакомы, и сильно ли он изменился с тех пор.

Войницкий говорит, что профессор двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ровно ничего не понимая в искусстве. Университет обычно заканчивали в 23–24 года. Например, Чехов, дважды остававшийся в гимназии на второй год, поступил в Московский университет в 1879 году и получил диплом в 1884 году.

Подающий надежды Серебряков мог быть сразу оставлен при университете, таким образом «старик», «старый сухарь», как любит именовать его бывший шурин, может быть пятидесятилетним человеком. Чуть старше самого Войницкого, которому сорок семь лет.

Реплика об отставном профессоре Серебрякове, который двадцать пять лет жует чужие мысли и пишет об искусстве, ничего не понимает в искусстве, звучит и в комедии «Леший», созданной в 1889–1890 годах.

Серебряков из «Лешего» и Серебряков из «Дяди Вани» ровесники, время действия пьесы в таком случае имеет более размытые границы. Серебрякову за пятьдесят, но не больше пятидесяти пяти лет. В данном случае, в заблуждение вводят реплики Войницкого, высмеивающие пожилого профессора, и то, что для эпохи конца XIX столетия пятидесятипятилетний человек – это скорее, старый человек. Не случайно, что в постановках XX века, особенно его второй половины, Серебрякова играли много старшим его возраста.

Сам Войницкий, которому по меркам сегодняшнего дня лишь сорок семь лет, искренно грустит о прошедшей молодости, считает себя старым и подводит итоги своей жизни.

Одиннадцать лет назад была еще жива мать Сони. Скорее всего, она была младше своего мужа, у которого есть пристрастие к молодым девушкам. Когда она выходила замуж, ей могло быть 18–20 лет. Понятно лишь, что мать Сони скончалась меньше десяти лет назад, если Войницкий говорит, что встречал Елену Андреевну «у покойной сестры». Соне должно быть около двадцати лет или чуть больше, она осталась без матери, будучи ребенком или подростком.

Астрову, как упоминается в пьесе, на вид 36–37 лет. Быть может, доктору около сорока, или он перешагнул этот рубеж. Марии Васильевне, скорее всего, 65–70 лет. Дядя Ваня ехидно замечает ей: «Но мы уже пятьдесят лет читаем и говорим, и читаем брошюры. Пора бы уж кончить». Скорее всего, «говорить и читать брошюры» Мария Васильевна начала совсем юной, лет в 17–20, и, по-видимому, это занятие было для нее увлекательнейшим на протяжении всей ее жизни.

Пьеса «Леший», послужившая основой «Дяди Вани», писалась Чеховым в усадьбе помещиков Линтваревых, недалеко от Сум, где семья Чеховых летом 1888 года снимала флигель. Усадьба Линтваревых была большой, с запущенным садом и традиционным домом с мезонином.

Хозяйкой имения была вдова, Александра Васильевна Линтварева. Семья, мать и ее пятеро детей, считалась культурной и образованной, имевшей передовые взгляды. Александра Васильевна гордилась, что в доме ее деда, А. Ю. Розальон-Сошальского, подолгу гостил знаменитый украинский философ и поэт Григорий Сковорода.

«Семья, достойная изучения. Состоит из 6 членов, – писал Чехов Суворину, – Мать-старуха, очень добрая, сырая, настрадавшаяся вдоволь женщина; читает Шопенгауэра и ездит в церковь на акафист; добросовестно штудирует каждый № «Вестника Европы» и «Северного вестника» и знает таких беллетристов, какие мне и во сне не снились; придает большое значение тому, что в ее флигеле жил когда-то худ(ожник) Маковский, а теперь живет молодой литератор; разговаривая с Плещеевым, чувствует во всем теле священную дрожь и ежеминутно радуется, что «сподобилась» видеть великого поэта».

Дети Линтваревой тоже отличались разнообразными дарованиями. Старшая, Зинаида Михайловна, была врачом и готовила себя к научной деятельности. Ее планам помешала тяжелая болезнь. Вторая дочь, Елена Михайловна, тоже была медиком. В имении Лука она усердно, как Соня в «Дяде Ване», занималась хозяйством и понимала его, по словам Чехова, «в каждой мелочи».

Подобно будущей героине «Лешего» и «Дяди Вани», Елена Михайловна мечтала о семейной жизни, в которой ей отказала судьба. «…когда вечерами в большом доме играют и поют, она быстро и нервно шагает взад и вперед по темной аллее, как животное, которое заперли… Я думаю, что она никому никогда не сделала зла, и сдается мне, что она никогда не была и не будет счастлива ни одной минуты».

Третья дочь, Наталья, кончившая Бестужевские курсы, построила в усадьбе за свой счет школу, где учила детей на родном украинском языке. Наталья была, по выражению Чехова, «страстная хохломанка» и ездила на могилу Шевченко, «как турок в Мекку».

Два брата Линтваревы тоже выбрали для себя особенный жизненный путь. Старший, Павел, был исключен из Петербургского университета и выслан в деревню под надзор полиции. «Второй сын – молодой человек, помешанный на том, что Чайковский гений. Пианист. Мечтает о жизни по Толстому».

Медицинская, образовательная, просветительская общественная деятельность, толстовство – в этом труды семьи Линтваревых отражали благородные искания российских интеллигентов второй половины XIX века. Однако подмеченная Чеховым печать «несчастливости» лежала на всех детях помещицы Линтваревой.

Каждый из них, при всем благородстве намерений и поступков, не довольствовался своей жизнью, но хотел служить великой цели или великому человеку, будь то Толстой, Тарас Шевченко или Чайковский. Своя жизнь, по-видимому, представлялась им слишком обыденной. Или же, как герои еще ненаписанной в 1888 году пьесы «Три сестры», братья и сестры Линтваревы были воспитаны родителями для особенной судьбы и особенной участи, однако по своим качествам и дарованиям были вполне обыкновенными людьми.