Валерий Бондаренко - Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Молодежь в литературе XVIII – середины XIX века. 52 произведения про нас (с рисунками автора)

Но благополучие и сейчас дорогого стоит ему. Повзрослевший Адуев-младший поблек как-то и скучен стал.

«Обыкновенная история» – роман наивный и мудрый, остроумный и грустный, написанный, кажется, на одном дыхании, легким и удивительно современным языком. В общем, это уютный роман про любого из нас, печальный и ласковый. Не знаю, сумеет ли он кого-то предостеречь, но утешить – способен, да.

«Восторги, экзальтация – тут человек всего менее похож на человека, и хвастаться нечем. Надо спросить, умеет ли он управлять чувствами; если умеет, то и человек».

«Квартира у меня, как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, еще рабочий кабинет, гардеробная да туалетная – лишней комнаты нет».

«– Дядюшка! Вы подслушивали нас! – вскричал вне себя Александр.

– Да, я там за кустом сидел. Мне ведь только и дела, что за тобой бегать да подслушивать всякий вздор».

«В любви равно участвуют и душа и тело; в противном случае любовь неполна: мы не духи и не звери».

«– За мигом невыразимого блаженства – вдруг простокваша!!! – сказал он Наденьке. – Ужели всё так и в жизни?

– Лишь бы не было хуже, – весело отвечала она, – а простокваша очень хороша, особенно для того, кто не обедал».

«Петр Иваныч положил перо и поглядел на племянника. Тот покраснел.

– Вы ничего не замечаете в моем лице? – спросил он.

– Что-то глуповато… Постой-ка… Ты влюблен?»

«– И я, может быть, женюсь! – сказал Александр на ухо дяде.

– Закрой клапан, Александр!»

«Я буду любить просто, без затей, буду ходить за мужем, как нянька, слушаться его во всем и никогда не казаться умнее его; да и как можно быть умнее мужа? Это грех!..»

«Говорят, что между мужчиной и женщиной нет и не может быть дружбы, что называемое дружбой между ними – есть не что иное, как или начало, или остатки любви, или наконец, самая любовь».

«Человек, конечно, властелин земли, но он также и раб своего желудка».

Знаменитый спектакль по роману в 1966 году поставила в «Современнике» Галина Волчек (инсценировка Виктора Розова), с М. Козаковым в роли Петра Адуева и О. Табаковым в роли Александра. В 1970 году была создана телевизионная версия спектакля.

Роман не умер и в наши дни. В 2014 году спектакль по «Обыкновенной истории» поставил Александр Коршунов в театре «Сфера», в 2016 – Кирилл Серебренников в Гоголь-центре (инсценировка К. Серебренникова).

«Обыкновенная история», 1966 г., спектакль театра «Современник»

«Обыкновенная история», 2016 г., спектакль театра «Гоголь-центр»

Итак, дорогие мои, заглянем-ка мы в одну комнату на Гороховой в СПб, где так уютно годовалая пыль стоит, а на диване вечным бревном лежит молодой, но дебелый Иван Александрович… Ах, пардон, это автор – Иван Александрович, а лежит лишь его герой Обломов Илья Ильич! А все же без Ивана Александровича на том диване не обошлось: создавался роман аж 12 лет (1847–59 гг.), и сам автор признался: «Я писал свою жизнь и то, что к ней прирастало».

Итак, в дворянине Илье Ильиче Обломове много от автора, особенно эта почти болезнь: приобщенность к дивану мечтательная, хроническая. Но еще больше в обоих от Ильи Муромца, который тоже 33 года лежал, но потом как встал – так многим не поздоровилось. Что ж, когда вышел из печати «Обломов», Гончаров уже был оттеснен из поля внимания публики Тургеневым, Достоевским, Львом Толстым. Но ни один из этих как бы «более гениальных» не создал образ, который воплощал бы основную, становую черту национального, что ли, характера русского. Эта черта называется «обломовщина». Вот только что значит она? Просто лень беспробудную, апатию, вскормленное рабством других барство непроходимое? Примерно так истолковал это слово, это явление, эту черту критик Н. А. Добролюбов в своей знаменитой статье «Что такое обломовщина?»

Правда, не только иные современники, но и потомки вступили с ним в ярый спор. В самом деле, ведь черным по белому автор написал: его Обломов – очень хороший человек, душа голубино чистая и хрустальная. А с дивана вставать он не хочет, чтобы не окунуться в суету сует как деловой и светской жизни, так и государственной службы. Ведь дворянам при всех их правах и привилегиях в общественном мнении было приличней всего делу какому-то отдаваться. Илья же Ильич и в столице живет почти вахлаком, как какой-то Плюшкин в дальнем своем поместье, – зато вахлаком вольным и довольным. Он, Ильюша Обломов, родом из поместья дальнего, из Обломовки, сонный рай которой впору не Гончарову даже, а Гоголю описать. Здесь и письмо извне кажется подброшенной гранатой: ходят вокруг него обломовцы и боятся конверт вскрыть – вдруг в нем беда какая-то прячется?

Собственно, картина Обломовки в «Сне Обломова» – самые яркие страницы романа, они и появились гораздо прежде остального текста. Но и «остальной текст» играет большую роль. Здесь мы видим петербургское окружение Ильи Ильича, от светских вертопрахов до деловых опасных проныр. Обломов почти разорен, попав в лапы двух таких прохиндеев. Но «судьба Обломова хранила» – а точнее, хранил верный друг его Андрей Штольц. Он успешный делец и при этом – что как-то странно читателю – честнейший малый. Штольц спасает Обломова и Обломовку от бизнес-интриг, но сам Илья Ильич, точно бильярдный шар, катится в уютную лузу все того же сытого, благодушного прозябания. О, он очень не глуп, это не фонвизинский Митрофанушка, и даже способен пробудить в женщине чувство к себе. Однако не энергичная Ольга Ильинская станет его избранницей, а смиренная и уютная вдова Агафья Пшеницына.

Роман «Обломов» – архетипический, то есть, герой его не просто «тип», характерный для какого-то времени, а сверхтип, который тысячу лет, всю русскую историю лежит себе на лавке, на печи, на диване. И самое странное: читателям он люб и дорог оказался, он родная душа им – в отличие от бодрого Штольца, в возможность которого на Руси, такого и честного, и чистого, и успешного, не слишком-то верится. Полюбить Обломова читателю помогает автор, его талант, который в таком человеке казался иным современникам чистой случайностью. Достоевский писал о Гончарове: «Джентльмен… с душою чиновника, без идей и с глазами вареной рыбы, которого бог будто на смех одарил блестящим талантом».

Спор об «Обломове» как модели существования русского человека вели современники. Кто-то им любовался, а кто-то – как А. П. Чехов – решительно вычеркивал из своих литературных «святцев».