Юрий Никишов - Любовные истории, пережитые и придуманные Пушкиным

Как же охватить весь материал: очень уж необъятное понятие – любовь! «Любовь – слово многозначное. Так можно назвать самые различные переживания и отвлеченные понятия. Можно любить вино, домашний уют, хоккей, искусство, родину, ребенка, деньги… В зависимости от предмета любви меняется характер самого чувства и его общественный смысл» [7] Реизов Б. Волшебные превращения свободы // Звезда, 1974. № 10. С. 184. . Оставим сейчас за любовью только одно значение: теплые отношения между мужчиной и женщиной.

Сузили диапазон значений слова – а избранный смысл опять остается широким! Он включает – в гармоничном и дисгармоничном сочетании! – отношения духовные и физиологические.

У Пушкина чего только нет! Даже словечки, которые в эпоху цензуры в печати заменялись, по числу букв, точками или черточками.

Все, что есть, должно получить надлежащую оценку. Но я слышу недовольные голоса любителей остренького: пресная мораль нам надоела!

Давно ли (увы, по меркам человека уже давно) общественное мнение санкционировало образ жизни, когда интимные отношения не были самоцелью, а входили компонентом в сложный мир отношений и ощущений, который именовался любовью? Поддерживался культ семьи, причем не формальный, а именно любовью и скрепленный. Понятно, что между достижением половой зрелости и возможностями создать свою семью существует немалый диапазон, но он отнюдь не был потерянным временем, а был временем активного формирования духовного облика личности.

Ныне мы живем в безлюбовную эпоху. Научились у цивилизованного Запада: дурному легко учиться. Уже в школе пробуют пропагандировать «безопасный секс». И этого становится мало. Все шире разливается движение в защиту «нетрадиционных отношений». Уже кое-где в мире и однополые браки узаконены. Свобода! Права человека! Понадобился-таки фиговый листок духовности, чтобы прикрыть отношения, сведенные к физиологии, из которых изгнана духовность. Но ведь тогда происходит скатывание к животным инстинктам. Если к ним прибавляется изобретательность, это лишь воровство у человеческой сообразительности, к человечности не имеющее отношения. Вот и литературоведение, радостно устремившись в новом направлении, заимствуя, осваивает спецтермин – «либертинизм».

Наверное, исследователь выбирает для наблюдений художников, с воззрениями которых солидарен (по крайней мере, им сочувствует). Но так – по понятиям исследователей добросовестных. Однако в ходу иное. Великих не забывают, они очень даже годятся (для солидности о них пишущих). А дальше можно нащипать остреньких фактов, раздуть до размеров карикатуры, да и пустить на потеху толпы: как интересно – непричесанный Пушкин! Нет никакого желания участвовать в этой моральной деградации.

Русская классическая литература – наше неисчерпаемое духовное богатство. Банально? В общем виде не без этого. Но лишь погружаешься в этот материал – четкость и красота позиции становится завлекательно интересной.

Первые дошедшие до нас произведения Пушкина датируются 1813 годом. Это любовное послание, эпиграмма и незавершенная поэма. Юному поэту 14 лет. Образ жизни замкнутый, казарменный. Возникает и нелегкая исследовательская задача: как тут разглядеть подлинного Пушкина, человека с формирующимся характером, и поэта, ищущего свой путь?

Начальный период творчества – ученический? Это само собою разумеется. Только ученик этот более чем своеобразен. Кто его учитель? А все корифеи-современники: Батюшков, Жуковский, Денис Давыдов, Вяземский. Не только корифеи русской литературы: он же с детства владеет французским языком как вторым родным (тут Вольтер, Парни и др.).

Юного поэта влекут не только корифеи. Задумал писать поэму в народном стиле – примеривает: «Петь я тоже вознамерился, / Но сравняюсь ли с Радищевым?» При этом Пушкин никогда не был эпигоном; он Батюшкову осмелился заявить: «Бреду своим путем: / Будь всякий при своем».

В 14 лет начинать рассказывать любовные истории – не рановато ли? Иными словами: как соотнести реальный опыт, весьма мизерный, и опыт творческий, весьма разнообразный?

Но – на виду регламентированная жизнь подростка. А что там, в глубинах сознания? В общем-то виде ситуация понятная; вот только расшифровке и конкретизации она не поддается. Можем только судить о ее важности. Предположительно 1830-м годом датируют «Первую программу записок» Пушкина. В ней значится (правда – вычеркнутое): «Ранняя любовь». Предполагают, что запись связана с Сонечкой Сушковой: с этой девочкой Пушкин-мальчик общался на танцевальных вечерах танцмейстера Йогеля еще в долицейские годы. Образ этой девочки нам встретится в стихах поэта.

Юный поэт проводит зрелое детство в Царском Селе в Лицее, который размещался во флигеле, переходами соединенном с Екатерининским дворцом. Лицеистам туда входа нет, но и секретов о том, что там происходит, не существует. Юношей из хороших семейств готовят к государственной деятельности, сопровождающие ее привилегии наглядны, притягательны, подразумеваемы.

В лицейские годы преобладание духовных (умозрительных) переживаний перед фактическими действиями особенно очевидно. И объективно существует противоречие между ограниченными, порой стесненными физическими возможностями человека – и безграничными возможностями его мысли, его духа. Условия проявления творческих возможностей духа бесконечно разнообразны – от благоприятных до кажущихся противопоказанными. Мысль человека способна взорвать и опрокинуть стоящие перед ней преграды. Мысль, дух – наивысшее проявление свободы человека, дарованной ему природой. Мысль человека проникает в микро- и макромир, в реальное и ирреальное. Ей не нужна внешняя энергия, чтобы в мгновение ока перенестись в отдаленнейшие пространства Вселенной. Мысль человека кровоточит, ударяясь об острые углы мироздания, – и лечит себя, ибо только мысль способна осуществить вечное стремление к гармонии, чего никак не удается достигнуть общественной практике. Мысль человека создает идеал.

Лицей с его достоинствами и недостатками – фактор объективный. Но на выходе из Лицея Пушкин был бы другим, если бы не стал поэтом. Лицейский регламент – это общее. Но подчиняясь с охотой одному и с неохотой другому, Пушкин параллельно прожил вторую жизнь – и был счастлив, был свободен. В студенческую келью явилась муза – и келья «вдруг озарилась»! Как оно прекрасно, это озарение! Выполняя с охотой и неохотой заведенный ритуал, поэт рядом выстроил свой мир, в котором был полный хозяин. Рушились рамки времени и пространства. Вместе с четырьмя годами биографической жизни (из шести лицейских) поэт примерил на себя множество человеческих жизней, поставил себя в разнообразнейшие обстоятельства. В этой литературной игре поэт крепил себя сам – едва ли не эффективнее, чем это делали усваиваемые в большей или меньшей степени лицейские премудрости.