Ирина Шатырёнок - Человек с улицы Литературной

В последнее время в ОО СПБ идут и идут молодые поэты, в рядах их прибывает, они подобны напористым косякам рыб, неудержимо рвущихся на древние нерестилища.

Количество редко переходит в качество.

Появились примеры, когда разумную и доброжелательную критику опытных коллег молодая «поросль» воспринимает как морализаторство, «воинствующий перфекционизм», свирепый жандарм литпроформы и «паскудную зависть», путая литературное сообщество с пивной забегаловкой. Сужу по агрессивному тону и непоэтической лексике.

Думаю, между старшим и молодым литпоколениями происходит разрыв прошлых, почти священных традиций, размыкается связь времен и в эту опасную брешь грозит хлынуть поток случайных людей, маскирующих под маркой «новопоэзия» мертвую графоманию.

Как в этой бурлящей словесной дрожжевой массе не пропустить новорожденный талант и, наоборот, не раздать преждевременные авансы молодым дарованиям только потому, что они блестят, мелькают, поднятые на волну каналами ТВ и другими СМИ, а по сути своей – обычные пустоцветы – flos sterilis – бесплодные цветы поэзии?

Как правило, те, в ком теплится божья искра, скромны, внутренне сосредоточенны и молчаливы, они отойдут в сторону, уступив дорогу шумным и крикливым позерам, жаждущим скороспелых успехов.

Разобраться бы отцам современной поэзии, на чем базируется творчество новомодных поэтов, каковы истоки их вдохновения, кто из них милостью божией Поэт, а кто искусно фальшивит, активно отталкивая настоящие таланты и занимая чужие места. Недаром в словах «искусство» и «искушение» один корень.

В наши дни в молодой поэзии наблюдается повальная увлеченность «мудрагелiстасцю». Сюда же можно отнести литературную скудность языка, стилистическую неряшливость, слабые филологические знания, отсутствие богатой метафоричности.

Правда, по своему убеждению или заблуждению в силу возраста, новомодные творцы изо всех сил пытаются выжить из поэзии ясный и живой язык. Их стихосложение поражает своей натужной выспренностью, новаторскими экспериментами со словом и отсутствием поэтики. Извечные споры между опытными и молодыми поэтами – вечные «отцы и дети».

Когда-то я знала одного художника: он был лохмат, бедно одет, жил на сухарях. Может, оттого он как-то нездорово реагировал на всех, кто делал ему замечания.

Художник писал картины густым маслом, красок не жалел. Темы для меня были немного странные, но для него обычные: одинокий венский стул в темной комнате, заросший в углу сада деревенский скворечник-туалет, старое, прогнившее крыльцо, засиженное мухами тусклое оконце и так далее.

Была у всех его картин навязчивая стилистика: сплошь все какое-то скособоченное, кривое, трухлявое, готовое вот-вот рухнуть и развалиться, но с претензией на свой, одинокий и потому особенный, непонятный стиль. Пригласил он как-то меня с мужем на свою выставку, а там все те же знакомые виды: заваленные заборы, редкие плетни, паутина в углах да мышиные дыры в полу. Тоска и мрак.

Муж мой – строитель по профессии, конкретный и обстоятельный человек, далекий от поэтики и творческой богемы управленец, всю жизнь отвечал за качество ГОСТов, СНиПов, комплектность материалов на стройплощадках. Глядя на выставленные картины, он вдруг пришел в волнение и стал с пристальностью ревизора рассматривать работы. Подойдет поближе к картине и громко сокрушается вслух:

– Столько краски лишней пошло, ты только посмотри, в три слоя, никакой экономии!

Художник, наверное, в запале творческого вдохновения безжалостно выдавливал из тюбиков краску, слой за слоем размашисто наносил на холст черные, грязно-чернильные, болотно-зеленые и другие темные пятна. Запомнилось над пустым, почти голым полем мутное серое солнце.

Я пыталась оттянуть мужа от картины, тихо объясняла, что смотреть надо издалека, расслабленно, под другим углом, в некоем созерцательном трансе, может, тогда в картине и откроются глубина, свет, настроение рисунка и художника. А он продолжал твердить свое: дескать, жаль кистей, красок, столько художник извел на такую посредственную мазню.

Приходилось оглядываться по сторонам: не хотелось, чтобы редкие посетители выставки услышали крамольные разговоры.

– Может, мы с тобой ничего не понимаем в живописи, есть ценители, глянь, как внимательно смотрят на выломанную доску в заборе…

Ушли мы с выставки разочарованные. Ну уж точно не хотелось бы, чтобы одна из таких деструктивных картин раздражала меня и нагоняла тоску в собственном доме.

Какой-нибудь умытый весенним ливнем придорожный куст сирени в простой, незатейливой рамке, бледно-лиловый, такой старомодный, не яркий, а чуть размытый притушенными нежными красками, еще потерпят мои усталые глаза. Сиреневые кисти дрожат от холодных дождевых капель, готовые от неловкого прикосновения брызнуть в лицо мелким дождем, все дышит майской свежестью и воспоминаниями юности…

Позже спросила у художника, почему в его картинах все так криво-косо и нет никакой надежды на стройную гармонию цвета и весеннюю жизнеутверждаемость. Ведь из подлинной окружающей красоты и черпаешь силы и радость бытия.

А он, гонорливый такой, в ответ набычился, раскраснелся, нервно пригладил свою лохматую шевелюру, высказал собственную творческую позицию:

– У меня такое видение. Тут муж не выдержал:

– Ты вот напиши, как писали художники-реалисты: в лице каждая жилочка, черточка, морщинка прописана, или как у мастера-портретиста Шилова. Нет, мне как строителю не нравятся твои кривые картинки, так и хочется их подправить, выровнять.

Художник перебил и в ответ с высочайшим презрением сказал:

– Шилов пишет не портреты, а голые фотографии. Муж не сдался:

– Вот как, теперь это фотография?! Ты хотя бы одну картину такую напишешь, одну? Но так, чтобы я в нее поверил – вот она, живая, настоящая, светится, а не кривая-косая, тьфу… Сможешь? А-а. То-то, не сможешь… Сотвори чудо – и дальше мастрячь свои картины тяп-ляп!

Молчал художник.

Давно уехал он из нашего города, не знаю, как дальше сложилась его жизнь. Пишет ли он свои кривобокие несуразные картины, выдавая криворукость, отсутствие мастерства за сверхсовременный подход в живописи…

Легче намазать толстым слоем всякие нехудожественные, небрежные каракули, чем долго и нудно осваивать ремесло, приближаясь ступень за ступенью к совершенным классическим образцам. Этот путь мучительный и долгий, не каждый осилит. Но он гарантирует позже приобретение своего, неповторимого, отличного от других почерка. Постигая классику, научишься в своем ремесле соблюдать твердую нормативность этических требований.

Мне кажется, в чем-то такая «живопись» сродни современной поэзии. Часто за скандальной эпатажностью и модерном скрываются обыкновенная слабость, блуждание в потемках, отсутствие опоры и заимствованное позерство.