Наталья Баева - Злободневная классика. Рассказы о русских писателях

Если же при тебе произнесут неприличное слово – сделай вид, что не расслышала или не поняла, и знай – эти люди бесчестны, отойди от них. «Кто стыдлив – оный отнюдь не говорит сквернаго слова, честный стыд возбраняет безчестныя слова», особенно при дамах. Если же дама в ответ на скверные слова рассмеялась – она ничем не лучше собеседника.

«Не порядочная девица со всяким смеется и разговаривает, бегает по причинным местам, и улицам розиня пазухи, садился к другим молодцам, и мущинам, толкает локтями, а смирно не cидит. Но поет блудныя песни, веселитца, и напивается пьяна. Скачет по столам, и скамьям, дает себя по всем углам таскать, и волочить, яко стерва, ибо где нет стыда, там и смирение не является.» Предостережение на все времена.

Что касается одежды – не должна она быть «легкомысленна и тщеславна» ни у кого, а у девицы – особенно, ибо показывает легкомыслие и тщеславие особы, готовой влезть в долги, но отличиться платьем. Одежда не по средствам – очевидная глупость!

Выучить правила на все случаи жизни невозможно. Помни главное: правильные слова и правильные поступки может подсказать только сердце целомудренное, чистое и верное.

Но даже самодержцу было ясно, что управлять указами – не получится, воспитывать наставлениями – тем более. Где же взять ту силу, которая сможет наставить – направить – пригвоздить и возвеличить? Если не церковь, то что?

Удивившись страсти французов к театру, Пётр спросил: «Зачем? Зачем нужна литература?» Ему, царю – инженеру, было совершенно ясно, зачем чертежи и руководства, зачем исторические хроники и научные трактаты. Надо знать, как делать, надо знать, что есть в природе, надо знать, что было «в веках, бывших прежде нас». А вот зачем писать о том, чего не было, о событиях и людях выдуманных?

Французы ответили мудро. Сказали, что человек может насовершать столько ошибок – исправить их жизни не хватит! А читая о других людях, чужие истории, он учится на чужих ошибках. Литература – учебник жизни. И царь сделал потрясающий вывод: «Надобно и нам литературу завести».

Не дано людям видеть будущее, не мог предположить Пётр, глядя на инженер – поручика Ибрагима Ганнибала, что лучшим русским поэтом станет правнук этого арапа… Но вот первого русского поэта царь разглядел – в недавно разбитом Летнем саду. На рассвете.

Выйдя по обыкновению на прогулку, Пётр увидал мальчика, сидевшего в глубокой задумчивости напротив статуи Венеры Таврической.

– О чём думаешь?

Мальчик не смутился. Ответил прямо, разумно и кратко:

– У неё не хватает рук, но думаю, так даже лучше – в ней появилась тайна…

Это был ответ поэта.

Это был четырнадцатилетний Антиох Кантемир (1708—1744).

Парадоксальная страна – Россия. Первым русским поэтом считается румын. И это при том, что русская литература существовала уже 700 лет. Как и почему?

Рубеж семнадцатого и восемнадцатого веков и сегодня воспринимается нами, как возникновение совершенно новой России. «Там», в «Москве – третьем Риме» остались подёрнутые дымкой времени, жития и хождения. А «здесь», в новорождённой Российской империи, должна была возникнуть литература – общественная сила, литература – высший авторитет. Вторая власть… если не первая.

Антиох Дмитриевич, сын молдавского господаря, был жаден до знаний, и искренне не понимал тех, кому неинтересно. Он мог бы ограничиться домашним образованием – вполне достаточно для службы в Преображенском полку, но окончил Греко-Славянскую академию. Затем, не удовлетворившись схоластикой, посещал лекции Бернулли и Гросса в Академии наук, вошёл в тесный круг Феофана Прокоповича – общество петровцев, крайне разочарованных приостановкой реформ после смерти реформатора.

И первая его литературная работа – «Разговоры о многообразии миров», перевод книги французского мыслителя Фонтенеля. Делая скидку на неподготовленность русской публики, Кантемир снабдил каждую главу книги собственными пояснениями, комментариями, выводами.

Увы, императрица Екатерина Первая не обладала широтой взглядов своего покойного супруга, да и читать не умела. Ей сказали, что книга «противу религии и нравственности» – она поверила. Запретила.

На карьере будущего поэта это, однако, не сказалось никак – именно Кантемир стал самым первым послом России в западной стране – в Англии. В 23 года! Его абсолютная порядочность, преданность интересам России – в сочетании с обходительностью, мягкостью характера – отмечались всеми, кого с ним сводила судьба. Более европеец, чем многие европейцы, он был столь же на своём месте и во Франции, где тоже пришлось представлять Россию.

Но механически переносить «к себе» опыт Европы? Ни в коем случае. Казалось бы, ограничение самодержавия по английскому образцу – это было бы выходом, учитывая то, что достойных наследников Петру нет? Правило бы некое собрание лучших граждан… Но зная придворные нравы, Антиох очень хорошо себе представлял, что это будут за «граждане». Толпа рвачей – временщиков!

Вот почему он помог императрице Анне Иоанновне избавиться от опеки Верховного Совета. Подсказал ей «изодрать кондиции» – условия, на которых её пригласили на престол, и править самодержавно. Пообещал поддержку всей гвардии (сам и склонил гвардию поддержать неопытную самодержицу).

Анна Иоанновна была очень благодарна, и много способствовала распространению сочинений Антиоха Дмитриевича. Басни, эпиграммы, оды, переводы французских просветителей… и сатиры.

Сатир было всего девять – но именно они и стали новым словом в русской литературе. Почему? Прежде всего – новизна содержания.

Наука – для России нечто новое, да и в Европе она стала отдельным видом человеческой деятельности недавно. И как ко всему новому, к ней присматриваются, оценивают, задаются вопросом: а нужна ли она вообще? И в первой своей сатире «На хулящих учение»Кантемир выводит нескольких «типичных представителей» – помещика, лакея, светского щёголя, ханжу. Ни в чём другом они к согласию не пришли бы, а здесь – единодушны: от наук никакой пользы, кроме вреда!

Ханжа:

«Расколы и ереси науки суть дети;

Больше врёт, кому далось больше разумети.

Приходит в безбожие, кто над книгой тает…

Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали;

Толкуют, всему хотят знать повод, причину,

Мало веры подая священному чину!

Ему вторит хозяйственный помещик:

Гораздо в невежестве больше хлеба жали;

Переняв чужой язык – свой хлеб потеряли.