Виктор Боченков - По голгофским русским пригоркам. Статьи о писателях

Пётр Иванович Власов – сын священника Иоанна Власова, хранителя книжного собрания Московской старообрядческой общины Рогожского кладбища, большого знатока старой книги, умершего обидно рано, в 1910-м в пятьдесят лет. Ныне оно, это собрание, в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Этот стихотворный опыт был у его сына, тогда четырнадцатилетнего подроста, едва ли не единственным. Пётр Власов публиковал в старообрядческой периодике исторические документы, кое-что успел до революции выпустить отдельными сборниками. Окончив школу и реальное училище, он поступил в 1911 году в Московский коммерческий институт (в советские годы – Институт народного хозяйства им. Плеханова), но не окончил его. Увлекшись древностями, редкими книжными памятниками, работал в антикварном книжном магазине библиографом. Затем, уже после революции, сменил несколько работ, но главной его профессией стало библиотечное дело. В январе 1930 года Власов устроился в Центральную библиотеку Наркомречфлота. Во время Отечественной войны вместе с книжным фондом был эвакуирован в Ульяновск. В декабре 1942 года был назначен директором Центральной научно-технической библиотеки. После переименования Наркомречфлота в Министерство речного флота остался в прежней должности, в июле 1948-го ему было присвоено звание старшего лейтенанта административной службы. На позднем фотоснимке он изображён гладко выбритым, с короткой щёточкой усиков между носом и верхней губой, в круглых очках на широкой переносице…

С 1940 года и до самой смерти Пётр Власов переписывался с Владимиром Малышевым. Отдельные его письма опубликовала историк-любитель Вера Анисимова на страницах сборника «Старообрядчество: история, культура, современность» в 2011 году.

В десятом выпуске «Трудов Отдела древнерусской литературы», который вышел в 1954 году, Владимир Малышев напечатал «Библиографию сочинений протопопа Аввакума и литературы о нём 1917–1953 годов» и упомянул о Власове: «Во время работы над этим указателем в Москве (Рогожская застава) умер персональный пенсионер Пётр Иванович Власов (24.I.1893–16.X.1953), большой знаток старообрядческой литературы, много помогавший мне при собирании сведений об Аввакуме и, в частности, при составлении этого библиографического обзора» 12 12 Малышев В.И . Библиография сочинений протопопа Аввакума и литературы о нём 1917–1953 годов // Труды Отдела древнерусской литературы. М.–Л., 1954. Т. 10. С. 435 .

Удивительная судьба выпала робким, простым, нескладным, однако искренним строкам подростка-старообрядца! В литературоведческих работах по XIX веку встречаешь иногда клише: «ходили в списках». Речь о стихах или статьях, не пропущенных, запрещённых цензурой. «Ходило в списках» письмо Белинского к Гоголю, пушкинская ода «Вольность», его же «Деревня». Власов так и не узнал, что где-то в Ессентуках сидел, склонившись над письменным столом, следователь ОГПУ и читал его мальчишеские вирши, которые тоже стали «ходить в списках». В контексте того антирелигиозного времени они обретали особенный смысл, задавая образец поведения.

Своеобразие дилетантских строк Власова с его неточными и глагольными рифмами и совсем ненужной последней строфой в том, что они эмблематичны, выглядят, как развёрнутый текст, который словно бы сопровождает и поясняет некое изображение: портрет Аввакума, репродукцию картины, где он изображён, и т.п. Старообрядческий автор полностью абстрагируется от «Жития…». Профессиональные поэты – Дмитрий Мережковский, Максимилиан Волошин, Варлам Шаламов, Арсений Несмелов, Николай Новиков, Виталий Гриханов – отталкиваются в той или иной степени именно от литературного памятника, перерабатывают и по-своему трактуют его образы, сюжеты. Но все они, и Власов тоже, стремятся дать оценку тем ценностям, ради которых жил и погиб мятежный протопоп…

Епископ Викентий получил в 1932-м десять лет. Он обвинялся в «создании и руководстве Северо-Кавказским филиалом Всесоюзной контрреволюционной организации старообрядцев», подготовке антисоветского восстания, шпионской деятельности в пользу Румынии, в распространении антисоветской литературы, агитации против вступления в комсомол и колхозы. Через год его по болезни освободили досрочно. Второй раз арестовали в 1938-м в Москве и до смерти забили при допросе.

То была эпоха, когда снова потребовалась аввакумовская воля и аввакумовская непреклонность. Не случайно созданное в Ленинграде в середине 1920-х годов старообрядческое братство названо было именем протопопа Аввакума. Его непосредственный организатор и руководитель епископ Геронтий (Лакомкин) арестован был тоже в 1932-м в один день с Викентием. Тогда ему исполнилось шестьдесят. Свои десять лет он отбыл в лагерях полностью, причём ни разу не нарушив постов, и на свободу вышел в самый разгар войны…

Отечественная художественная литература, где отражён образ мятежного протопопа, это объёмный, тяжёлый и неподъёмный пласт, его не так просто «взрыхлить» литературоведческим «плугом». Даниил Мордовцев, старообрядческий епископ Михаил (Семенов), Алексей Чапыгин, Всеволод Никанорович Иванов, Фёдор Абрамов, Владимир Личутин, Владислав Бахревский, Дмитрий Жуков, Елизар Мальцев, Николай Коняев, Глеб Пакулов, едва не погибший вместе с Александром Вампиловым на Байкале, когда их лодка напоролась на топляк. В череде больших произведений вспомню ещё затерянную ныне на страницах сборника «Ока» 1990 года маленькую и очень симпатичную миниатюру калужского писателя Александра Козловского «Паучина»… Поэзию не беру нарочно. Сопоставлять всех этих авторов в одной статье я, конечно, не ставлю своей целью. Коротко коснусь эмигрантской литературы – только двух авторов, оказавшихся в изгнании. Их сблизило с Аввакумом собственное страдание и утрата.

Иван Лукаш написал небольшие, удивительно проникновенные очерки «Потерянное слово» об Аввакуме и «Боярыня Морозова», и, мне кажется, вряд ли ему бы это удалось, останься он на родине, когда всё вокруг благополучно и собственная жизнь вполне удалась. «В Аввакуме, в боярыне Феодосии Морозовой и в других мучениках раскола не их тёмные ошибки, не исступленность, даже не железное их упорство в страданиях поражает потомка, а именно это чуяние гибели Руси, невымоленного Дома» («Потерянное слово»). То же самое ощущал тогда и он сам, и многие другие, когда после 1917 года ушла навсегда былая императорская Россия – в историю, в глубокую память, в «тёмные аллеи» дорогого прошлого… Лукаш подметил одну важную особенность «Жития…». «Как-то не замечали, что простая повесть Аввакума о невыносимых страданиях, застенках, пытках и ссылках – улыбающаяся повесть». Аввакум как будто посмеивается над своими испытаниями. «Он – выше их. Он – с ними шутит». Тем же светом светел рассказ Фёдора Абрамова «Из колена Аввакумова» и жизнь его героини. Это потому, что люди знают, ради чего жить и ради чего умирать.