Владимир Алпатов - Волошинов, Бахтин и лингвистика

Предлагается «гомологическая схема» производства материаль-ных и языковых продуктов, где на низших уровнях объекты (фонемы, слова и др.) производятся для построения орудий более высокого уровня (высказываний), на высших – для потребления. В одних случаях автор увязывает лингвистические понятия с политэкономическими, в других – наоборот, выявляет в производстве материальных продуктов аналоги лингвистических понятий.

И сам Ф. де Соссюр проводил аналогии между лингвистикой и политэкономией. Но Ф. Росси-Ланди идет еще дальше, пытаясь довести эту связь до полного изоморфизма, изменяя в связи с этим кое-где соссюровскую концепцию. Иногда такие изменения интересны, например, спор с Соссюром, исходившим из индивидуальности речи. Ф. Росси-Ланди помимо индивидуальных конкретных актов «языковой работы» выделяет «общую речь» как совокупность принятых в коллективе моделей такой работы. Такой подход может быть сопоставлен с подходом А. Гардинера, также отстаивавшего коллективность не только языка, но и речи. Однако, как отмечает и В. Г. Гак, стремление везде искать прямые аналоги с «Капиталом» очень уж прямолинейно. Наибольшие трудности оказываются связанными с поисками аналогов товарно-денежных отношений, Ф. Росси-Ланди так и не смог найти убедительный языковой эквивалент денег.

Очень заметна марксистская лингвистика в Японии. Выше уже упоминалось, что именно японский лингвист советовал Н. Хомскому читать Гегеля и Маркса. Как указывает К. Танака, в послевоенные годы марксистский подход к вопросам языка был в Японии очень популярен, а появление брошюры Сталина вызвало в японской науке о языке большой резонанс, став одной из причин «лингвистического бума» в этой стране. [506]

Наиболее известен ныне покойный лингвист, философ и общественный деятель Ц. Миура, автор трехтомного труда «Сознание и теория языка». [507]В книге затронуто большое число тем и проблем – от рефлексологии и психологии до эстетики. Однако большая часть ее посвящена различным вопросам лингвистики. Речь идет и о философии языка, и о достаточно конкретных вопросах японской грамматики и семантики. Данный труд – пожалуй, самое обьемистое из всех мне известных сочинений по марксизму в языкознании. Отмечу и содержащуюся здесь критику с марксистских позиций работ Сталина по вопросам языка (в СССР ничего подобного никогда не предпринималось).

Идеи Ц. Миура популярны в Японии. Косвенное свидетельство – имеющаяся и в русском переводе книга японского марксиста «Сны Горбачева». [508]Она состоит из статей, писавшихся в годы перестройки в жанре «разговоров в царстве мертвых»: действия Горбачева комментируют (как правило, критически) разные покойные деятели, так или иначе связанные с марксизмом. Среди комментаторов наряду с Лениным, Сталиным, Троцким, Мао Цзэдуном и др. выступает и Миура.

Однако концепция этого ученого выросла из популярной в Японии теории «языка как процесса» М. Токиэда, о которой я специаль-но пишу в пятой главе. Сам Токиэда опубликовал в 1950 г. статью с весьма критической оценкой сталинской брошюры; см. ее посмертную перепечатку, [509]а также ее анализ в книге. [510]Токиэда указывал в ней, что марксизм ему совершенно не известен. Впрочем, среди прочего он критиковал Сталина с позиций защитника классовости языка. Но его последователь Ц. Миура постарался связать его идеи с марксизмом.

Поставлю еще один вопрос, ответа на который я не знаю. В первой половине ХХ в. было не так много попыток создания оригиналь-ных концепций языка, альтернативных структурализму (речь не идет о продолжении традиций XIX в.). И оказывается, что эти концепции (создававшиеся в разных странах независимо друг от друга) были так или иначе связаны с марксизмом: или прямо (МФЯ), или косвенно (неолингвистика через А. Грамши, теория «языка как процесса» через Ц. Миура). А попытки связать марксизм со структурализмом были либо явно периферийны (Ф. Росси-Ланди), либо касались методологии, но не теории (влияние «Капитала» на Л. Блумфилда). Случайно ли это?

О современном неомарксизме на Западе будет сказано в седьмой главе книги.

Данная глава не совсем однородна по тематике, в ней речь пойдет о нескольких сюжетах, обьединенных общими временными рамками: 1929-й и последующие годы. Будет говориться об откликах на МФЯ в печати, о проблематике последних публикаций Волошино-ва, появившихся в 1929–1930 гг., а также о некоторых перекличках идей между МФЯ и близкими по времени работами лингвистов разных направлений.

МФЯ, несомненно, вызвала интерес при появлении. Свидетельство этого – быстрое переиздание книги в 1930 г. Для значительной части книги это даже было третье издание, поскольку еще в конце 1928 г. в пятом номере журнала «Литература и марксизм» была опубликована статья «Новейшие течения лингвистической мысли на Западе». Н. Л. Васильев в предисловии к публикации этой статьи пишет, что она излагает «основные положения… книги „Марксизм и философия языка“ (за исключением третьей ее части)». [511]Это неточно: там не излагается и первая часть. Публикация просто представляет собой три первые главы второй части книги с небольшими сокращениями и совсем незначительными различиями. В статье сконцентрирована проблематика книги, связанная с изложением и критикой «абстрактного объективизма» и «индивидуалистического субьективизма». Нет ничего нового и во втором издании МФЯ, где лишь выправлены опечатки и мелкие неточности.

Интерес к книге проявился и в появлении нескольких рецензий, а также в ссылках на нее в лингвистических работах тех лет. Вопрос об откликах на МФЯ специально изучен Н. Л. Васильевым, [512]часть откликов на МФЯ стала известной благодаря его изысканиям. В то же время я не всегда согласен с его интерпретацией.

Из опубликованных рецензий лишь одну можно считать безусловно положительной:. [513]Рецензия появилась в органе печально известного РАПП «На литературном посту». Ее автор – не очень значительный, но весьма активный лингвист-марксист тех лет, ставший чуть позже одним из основателей «Языкофронта».

Я. В. Лоя называет Волошинова «уважаемым коллегой и товарищем по борьбе», радуется «оживлению марксистской мысли в области языковедения», но удивлен тем, что «как ни странно для марксизма», в книге симпатии на стороне «индивидуалистического субьективизма», и критикует Волошинова за «обилие диалектических словечек и целых фраз», в которых трудно разбираться. Рецензент приветствовал книгу как марксистскую, но более ни в чем не смог разобрать-ся. На мой взгляд, Н. Л. Васильев [514]отнесся к рецензии слишком всерьез.