Ф. Ильясов - Русский МАТ

Весь род Мудищевых был древний,
И предки нашего Луки
Имели вотчины, деревни
И пребольшие елдаки.

Из поколенья в поколенье
Передавались те хуи, —
Как бы отцов благословенье,
Как бы наследие семьи.

Один Мудищев был Порфирий,
При Иоанне службу нес
И, хуем подымая гири,
Порой смешил царя до слез.

Покорный Грозного веленью,
Он раз убил с размаху двух
Своей елдой, без затрудненья,
В опале бывших царских слуг.

Благодаря своей машине
Служил один Мудищев, Лев,
При матушке-Екатерине —
Красавец, генерал-аншеф.

Сказать по правде, дураками
Всегда Мудищевы слыли,
Зато большими елдаками
Они похвастаться могли.

Но все именья, капиталы
Спустил Луки распутный дед,
И наш Лукаша, бедный малый,
Был неимущим с детских лет.

Судьбою не был он балуем,
И про него сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не давши больше ни хуя.

Глава VI
Настал и вечер дня другого.
Одна в гостиной ждет-пождет
Купчиха гостя дорогого,
А время медленно идет.

Вдова пред вечером в пахучей
Подмылась розовой воде
И смазала на всякий случай
Губной помадой по пизде.

Хоть всякий хуй ей был не страшен,
Но тем не менее, в виду
Такого хуя, как Лукашин,
Она боялась за пизду.

Но чу! — звонок. О миг желанный!
Прошла еще минута, две —
И гость явился долгожданный —
Лука Мудищев — ко вдове.

Пред ней стоял, склонившись фасом,
Дородный, видный господин
И произнес пропойным басом: —
"Лука Мудищев, дворянин".

Он вид имел молодцеватый:
Причесан, тщательно побрит,
Одет в костюм щеголеватый,
Не пьян, но водкою разит.

"Ах, очень мило… Я так много
О Вашем слышала…" — вдова
Как бы смущалася немного
Сказать последние слова.

"Да, мог бы смело похвалиться
Природным даром я своим,
Но лучше в деле убедиться,
Чем доверять словам чужим".

И, продолжая в том же смысле,
Уселись рядышком болтать,
Но лишь одно имели в мысли —
Как бы скорей ебню начать.

Чтоб не мешать беседе томной,
Нашла Матрена уголок,
Уселась там тихонько, скромно,
И принялась вязать чулок.

Вдова наедине с Лукою,
Не в силах снесть сердечных мук,
Полезла трепетной рукою
В прорез его суконных брюк.

И под ее прикосновеньем
Лукашин хуй воспрянул в миг,
Как храбрый воин пред сраженьем, —
Могуч, и крепок, и велик.

Нащупавши елдак, купчиха,
Вся разгорелася огнем
И прошептала нежно, тихо,
К нему склонясь "Лука, пойдем!"

Глава VII
И вот вдова вдвоем с Лукою,
Она и млеет, и дрожит,
И кровь ее бурлит рекою,
И страсть огнем ее палит.

Срывает башмачки и платье,
Рвет в нетерпеньи пышный лиф
И, обе сиськи обнажив,
Зовет Луку в свои объятья.

Мудищев тоже разъярился
И на купчиху устремился,
Тряся огромною елдой,
Как смертоносной булавой.

Ее схватил он поперек,
И бросив на кровать со взмаху,
Заворотил на ней рубаху
И хуй всадил ей между ног.

Но тут игра плохая вышла —
Как будто кто всадил ей дышло!
Купчиха начала кричать
И всех святых на помощь звать.

Она кричит — Лука не слышит,
Она еще сильней орет,
Лука ж, как мех кузнечный дышит,
И знай ебет, ебет, ебет.

Услышав крики эти, сваха
Спустила петельку с чулка,
И шепчет, вся дрожа от страха: —
"Ну, знать, заеб ее Лука!"

Но через миг, собравшись с духом,
С чулком и спицами в руках,
Спешит на помощь легким пухом
И к ним вбегает впопыхах.

И что же зрит? Вдова стенает,
От ебли выбившись из сил,
Лука же жопу заголил,
И жертву еть все продолжает.

Матрена, сжалясь над вдовицей.
Спешит помочь такой беде
И ну колоть вязальной спицей
Луку то в жопу, то в муде.

Лука воспрянул львом свирепым,
Матрену на пол повалил
И длинным хуем, точно цепом,
Ей по башке замолотил.

Но тут Матрена изловчилась,
Остатки силы напрягла,
Луке в муде она вцепилась
И напрочь их оторвала.

Взревел Лука и тут старуху
Елдой своей убил как муху,
Еще с минуту постоял
И сам бездыханный упал.

Эпилог
И что же? К ужасу Москвы
Наутро там нашли три трупа: —
Средь лужи крови труп вдовы
С пиздой, разорванной до пупа,

Труп свахи, распростертый ниц,
Лука Мудищев без яиц
И в жопе десять медных спиц
Печально завершали блиц.

Послесловие
Народу много собралось,
Купцы за гробом чинно шли,
И на серебряном подносе
Муде Лукашины несли.

За ними — медики-студенты.
В халатах белых без штанов,
Они несли его патенты
От всех московских бардаков.

(фрагмент)
Граф Фомич был барин видный,
В своем возрасте солидный,
И умен был, и речист,
Только на хуй был не чист.

Он не брезговал модисткой,
Проституткой и юристкой,
И немало светских дам
Привлекал к своим мудам.

В день один ненастный, длинный,
Граф сидел в своей гостиной,
— Нализавшись коньяку,
Сел поближе к огоньку.

Тут с опухшей с пьянки рожей,
Появляется в прихожей
Старый заспанный лакей
Старикашка Патрикей.

— Что тебе, хуй старый, надо?
— Граф вскричал ему с досадой.
Старикашка на вопрос Отвечал:
— "Письмо принес!"

"Милый граф! — письмо гласило,
— Без тебя я вся изныла!
Вся как кошка извелась,
— Три недели не еблась!

Как уехал муж мой Павел,
Мне и хуя не оставил!
А без хуя пропадешь,
— Приезжай, хоть поебешь!"

Прочитав письмо до точки,
Граф немедля, без отсрочки,
Почесав свое яйцо,
Выбегает на крыльцо.

"Эй, ебена мать, возница!"
Подлетает колесница,
И гремя по мостовой
Понесла его стрелой.

Он вошел, она в кровати,
— Вся раздета донага,
Ноги свесив до пола,
Обольстительно мила.

Тут наш граф разоблачился,
К энтой даме приложился,
— Стал он к ебле приступать,
За пизду ее хватать.

В блестящий век Екатерины
На все парады и балы
Слетались пышно и картинно
Екатеринины орлы.

И хоть интрижек и историй
Орлы плели густую сеть,
Из всех орлов — Орлов Григорий
Лишь мог значение иметь.