Эко Умберто - Открытое произведение

Законы вероятности настолько сильно управляют повторяемостью элементов языка, что, применяя статистические исследования к морфологической структуре слов, можно выбрать определенное количество букв, которые, согласно статистическим критериям, повторяются чаще других, и из них составить некие произвольные последовательности, которые, тем не менее, будут

иметь много общего со словами языка, в котором проводится этот эксперимент 9.

Все это, однако, приводит нас к тому выводу, что порядок, регулирующий понятность сообщения, утверждает также его абсолютную предсказуемость или, иными словами, его банальность. Чем больше сообщение упорядочено и понятно, тем больше оно предсказуемо: поздравления с днем рождения или выражения соболезнования, следующие предельно строгим критериям вероятности, вполне ясны, но почти не говорят нам ничего нового.

Все это заставляет нас признать недостаточной расхожую точку зрения, вошедшую в обиход благодаря Винеру, для которого значение какого — либо сообщения и информация, содержащаяся в нем, являются синонимами, связанными с понятиями порядка и системы вероятности и противопоставленными понятиям энтропии и неупорядоченности.

Тем не менее мы уже отмечали, что информация зависит также от ее источника, то есть вполне понятно, что, если, например, поздравление с днем рождения исходит от председателя Совета министров СССР, непредсказуемость этого поздравления станет для нас неожиданным увеличением информации. Это, однако, подтверждает как раз тот факт, что, как мы говорили вначале, информация, будучи дополнением, связана с оригинальностью, не — вероятностью. Но как это согласовать с тем, что чем вероятнее сообщение, чем оно предсказуемее в любой своей части, тем больше в нем смысла? Ясно, что фраза «каждой весной распускаются цветы» имеет вполне ясное, совершенно недвусмысленное значение; она наделена максимальным смыслом и всевозможной доступностью, однако не добавляет ничего к тому, что нам уже известно.

Говоря языком нашего прежнего разговора об информации, можно сказать, что она не

сообщает нам ничего особенного. Быть может, информация и смысл (значение) — не одно и то же?

Читая Винера, мы не можем прийти к такому заключению: для него информация означает порядок, а ее противоположность измеряется энтропией. Верно, однако, и то, что теорией информации Винер пользуется для изучения коммуникативных возможностей электронного мозга, и ему надо определить средства, с помощью которых то или иное сообщение становится понятным. Таким образом, он не проводит никакого различия между информацией и смыслом. Тем не менее в каком — то месте он делает чрезвычайно важное утверждение: «Для того, чтобы способствовать накоплению общего объема информации, которым располагает сообщество, какой — либо отрывок этой информации должен сообщать что — то принципиально отличное от совокупной информации, которой это сообщество уже располагает»; в этой связи в качестве примера он вспоминает о великих деятелях искусства, заслуга которых состояла в том, что определенным оборотам речи и приемам они придавали своеобразие, а причину смыслового оскудения их произведений усматривает в том, что со временем все, что когда — то было ими сделано и сказано впервые и воспринималось как совершенно самобытное, публика привыкла воспринимать как нечто общезначимое и банальное 10.

Размышляя на эту тему, мы замечаем, что повседневная коммуникация полна выражений, которые не согласуются с грамматическими или синтаксическими обыкновениями и именно по этой причине привлекают наше внимание и сообщают нам нечто новое, даже если отклоняются от правил, в соответствии с которыми обычно осуществляется передача смысла. Получается так, что (если рассматривать язык как систему вероятности) некоторые конкретные элементы неупорядоченности увеличивают объем информации, содержащейся в сообщении.

В искусстве это происходит по преимуществу, и поэтическая речь обычно рассматривается как некая система, которая, совершенно по — новому связывая звук и понятие, звуки и слова необычным образом соединяя фразы, вместе с тем или иным смыслом сообщает и некое необычное чувство, причем в такой степени, что это чувство возникает даже тогда, когда смысл схватывается не сразу. Представим влюбленного, который захотел раскрыть волнующий его образ по всем правилам вероятности, которыми его связывает такой разговор. «Порой, — говорит он, — когда я пытаюсь вспомнить некоторые события, произошедшие со мной давным — давно, мне кажется, что я снова вижу, как течет вода, холодная и чистая. Воспоминание об этой текущей воде мне особенно дорого, потому что к потоку приходила сидеть женщина, в которую я тогда был влюблен и которую люблю до сих пор. Я так в нее влюблен, что, как это часто бывает у влюбленных, не могу думать ни о каких женщинах в мире, кроме нее. Если можно, хотел бы добавить, что, соединившись в моей памяти с женщиной, которую я продолжаю любить (и должен сказать, что она очень красива), эта текущая вода рождает в моей душе ощущение какой — то сладости, и теперь я, опять — таки как это свойственно влюбленным, переношу сладость, которую испытываю, на воду, благодаря которой ее испытываю: таким образом, я приписываю сладость потоку воды, как если бы это было его свойством. Вот что я хотел сказать и надеюсь, что сумел объясниться». Так говорил бы наш влюбленный, если бы, решив донести до нас бесспорный и вполне понятный смысл придерживался бы всех законов избыточности. Мы поймем все, что он говорит, но, быть может через какое — то время забудем сказанное. Но если этого влюбленного зовут Франческо Петрарка то, не слишком соблюдая правила обычного построения фразы, прибегая к смелым фигуральным выражениям, упраздняя логические переходы, даже забывая предупредить, что он говорит нам о своем воспоминании (о чем мы можем догадаться только благодаря употреблению прошедшего времени), он скажет: «Воды светлые, свежие, сладостные // Где свои прекрасные члены // Омывала та, кто одна // Мне кажется женщиной». Таким образом, всего в шестнадцати словах ему удается сказать, что, с одной стороны, он просто вспоминает, но, с другой, продолжает любить, и, кроме того, этим преисполненным жизни воспоминанием, которое он выражает в едином возгласе, как будто сейчас видит все воочию, он говорит нам, сколь сильна его любовь. Только здесь мы буквально осязаем все неистовство и сладость любви, ощущаем сокрушающую силу воспоминания. Приняв такое сообщение, мы получили огромную информацию о любви Петрарки и о сущности любви вообще. Между первым и вторым случаем нет никакой разницы в значении, следовательно, во втором единственным элементом, который определил увеличение информации, является неповторимость структурной организации сообщения, непредсказуемость по отношению к системе вероятности и определенная дезорганизация, которая была в нее введена.