Като Ломб - Как я изучаю языки

Преодолеть эти многочисленные трудности, как всегда, помогает любовь к профессии. Своим горьким хлебом мы гордимся. Есть у нас только одна-единственная просьба, скорее, пожелание, обращенное к тем, кому мы так верно служим, – специалистам: не считайте нас «необходимым злом».

Жизнь переводчика поучительна и богата впечатлениями, то радостными, то заставляющими задумываться. Наверное, нет такой краски, которая отсутствовала бы на палитре переводческой профессии. Бывало, что мое ремесло казалось мне утомительным, но скучным – никогда.

Сейчас мне часто вспоминается одна новелла Мора Йокаи, которую я впервые прочла еще в детстве. Героиня ее – русская девушка, которой вместе с подругами удалось бежать с царских оловянных копей. Без воды и пищи группа беглянок странствует по Сибири, по бездорожью; в отчаянии просят они помощи у всевозможных богов. И вдруг они натыкаются на заброшенную могилу. Девушка бросается перед ней на колени и восклицает: «О дан олик пюкатидель волапюкен!» (Цитирую по памяти, может быть, неправильно. Если кто знает волапюк, прошу исправить.) Другие тоже становятся на колени, думая, что их подруга обратилась к новому, более мягкосердечному богу. Но девушка возносит хвалу своему учителю, который занимался с нею волапюком – этим международным искусственным языком: надпись на могиле, сделанная на волапюке, в точности описывает путь, ведущий из тайги. Маленькая группа беглянок спасена.

И я тоже бесчисленное количество раз превозносила в мыслях ту невидимую руку, которая вывела меня на широкую и радостную дорогу изучения иностранных языков. Даже если и не говорить о преисполненных радости часах вольного бродяжничества, то сколько удивительных событий и впечатлений найдено мною за воротами, ведущими в большой мир! Я побывала почти во всех странах Европы, в большинстве стран Азии, во многих странах Африки, а также в Северной и Центральной Америке. В мае 1969 года я была в районе тропика Рака, а в августе перешагнула Северный Полярный круг на территории Финляндии.

Когда я достигну того возраста, когда даже человек с таким тренированным артикуляционным аппаратом, как фонетист, половину всех звуков будет произносить одинаково, то эти воспоминания будут согревать мое одряхлевшее сердце.

Когда меня начинают расспрашивать о впечатлениях, я вспоминаю три встречи. Расскажу о них в хронологическом порядке.

В 1959 году вместе с венгерской делегацией я побывала в Ханое. Одним из пунктов программы была встреча с Фам Ван Донгом, премьер-министром ДРВ. Прием был рассчитан на 10 минут, и я думала, что беседа будет проходить в «общепротокольном» духе. Однако все произошло не так. Премьер-министр по очереди и по имени обратился ко всем присутствующим с просьбой рассказать, что интересного и достойного удержания в памяти видели члены венгерской делегации во Вьетнаме, а также какие заметили недостатки, которые необходимо исправить. Встреча растянулась на час. Фам Ван Донг внимательно слушал, расспрашивал, и во мне росло ощущение, что все мы присутствуем на уроке истории.

На другой встрече речь шла не о настоящем, а о прошлом, о самом отдаленном прошлом человечества, скрытом от нас в туманной дали многих веков, – о зарождении жизни на Земле. Признанными экспертами в этом вопросе являются советский академик А.И. Опарин и англичанин Дж.Д. Бернал. Оба ученых встретились в Венгрии. Мне повезло: их беседу переводила я. Я была потрясена не только их головокружительной эрудицией, но и чувством юмора. По одному из вопросов Бернал никак не мог принять аргументы своего собеседника. «Давайте сойдемся в таком случае на том, что мир создан богом!» – воскликнул он. «Или на том, что жизни на земле нет!» – отпарировал Опарин. Прощаясь с ними, я попросила разрешения задать один вопрос. «Не стесняйтесь!» – подбодрили они меня. Я обратилась к профессору Берналу, который, как мне было известно, считается крупным специалистом по машинному переводу, и попросила, чтобы он не спешил совершенствовать установки машинного перевода, ибо мы, переводчики, останемся тогда без хлеба. Он рассмеялся и утешил меня тем, что машинный перевод еще долго не сможет заменить человеческий, и в доказательство этому рассказал следующую историю.

Машина перевела на русский язык английское предложение «Out of sight, out of mind». В переводе на немецкий оно значит «Aus den Augen, aus dem Sinn», а по-русски – «С глаз долой – из сердца вон». И так как машина есть машина, то, переведя первую часть фразы «вне поля зрения», она аналогично перевела и вторую часть предложения – «вне памяти». При проверке русский перевод запустили вновь в машину, получили обратный перевод на английский: «Invisible idiot» («невидимый идиот»).

Многие спрашивают, почему переводчиков не так много, раз эта профессия столь интересная. Объяснение этому, мне кажется, очень простое: слишком много всевозможных требований, предъявляемых к переводчику. В первую очередь от него требуется молниеносно мыслить, быть при этом невозмутимо спокойным, обладать хорошей нервной системой и желанием постоянно учиться. 30–40 раз в году переводчик «сдает экзамен» перед международной комиссией по таким далеко отстоящим друг от друга предметам, как диагностика опухолей мозга и применение математических моделей в сельском хозяйстве, механические свойства материалов, подвергнутых нагреванию, и перспективы развития алеаторной музыки.

То, что задача значительно труднее, чем представлялось, выясняется зачастую только в переводческой кабине. Позвольте мне по этому поводу рассказать один случай. Когда я еще только начинала свою карьеру переводчика-синхрониста, я входила во французскую кабину, стуча от волнения зубами. Сильнее всего я боялась, конечно, в первый раз, и мне было очень приятно увидеть, что мой коллега по кабине – человек решительный и спокойный. Он сказал, что организаторы прислали его помочь мне, если я не выдержу, и исправлять меня, если буду ошибаться. К своей благородной задаче он приступил сразу же. Едва я только пролепетала первое предложение «Nous saluons les délégués de tous les coins du monde…», как он нажал на кнопку отключения микрофона и заметил: «Товарищ, так говорить нельзя. Земля круглая, и у мира нет углов». После двух-трех таких «замечаний» я предложила ему поменяться местами – пусть переводит он, ибо и материал, и язык он, очевидно, знает лучше меня. «Правильно, – сказал он, – я спущусь сейчас к организаторам и объявлю о замене». Он ушел и не возвращается вот уже лет 10–15.

Вступительное слово и приветствие бывают обычно шаблонными и служат хорошей разминкой переводчику. И все же самые мучительные воспоминания связаны у меня именно с ними. На международной конференции в Стокгольме я попала в русскую кабину. Председатель открыл совещание приветствием младшему брату короля, присутствовавшему в зале. В других кабинах уже давно прозвучало: «Your Royal Highness…», «Königliche Hoheit», «Votre Altesse Royale…», – а я все еще мучительно молчала, забыв, как будет это по-русски («Ваше королевское величество»)…