Галина Синило - Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм
- Название:Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Экономпресс
- Год:2009
- Город:Минск
- ISBN:978-985-6479-52-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Галина Синило - Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм краткое содержание
Книга посвящена исследованию духовных смыслов и поэтики Танаха (Еврейской Библии), ставшего первой частью Христианской Библии, но продолжившего свой путь в качестве Священного Писания еврейской религии.
В книге рассматривается значение эстетики и поэтики Танаха для постбиблейской еврейской и европейской литератур, а также то влияние, которое оказали на развитие еврейской и европейской поэзии, религиозной и светской, пророческие книги и великие лирические книги Танаха Книга Хвалений (Псалтирь), Песнь Песней, Экклесиаст. В поле зрения автора оказываются прежде всего еврейская, немецкая, еврейско-немецкая, русская, еврейско-русская и белорусская поэтические традиции.
Книга будет полезна всем, интересующимся библейскими текстами и мировой литературой, но прежде всего студентам-культурологам и филологам, магистрантам и аспирантам культурологических и филологических специальностей.
В данном издании представлена часть, посвященная влиянию Танаха на русский имажинизм.
Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Одевай же, осень, пышно
В тонкий пурпур и виссон
Наклонившегося Тишри
К чашам бронзовых весов.
Слушай скрип сандалий тирских,
Протруби в бараний рог:
Новый Гость Востока близко
С Книгой о судьбе миров.
В небе головою овна
Перед ним луна зашла,
И в глазах скрижалью новой
Развернулся красный флаг.
У него все тот же посох
Тысячу шестую лет
Миндалем розоволосым
Расцветает на земле.
Омывай же ноги Гостю,
Осень, грустная сестра:
Рош Гашоно звонко бросит
Золото Офирских стран.
Как явствует из контекста, мессианские надежды М. Ройзмана связываются с потрясениями и революционными преобразованиями, произошедшими и происходящими в России. Ему кажется, что возродилось героическое время Хасмонеев (Маккавеев), время борьбы за истинную свободу, что вместе с обновляющейся Россией переживут обновление все ее дети, все составляющие ее народы, в том числе и евреи. Молот Йегуды Маккаби (Иуды Маккавея), который обрушился на врагов в древние времена (согласно народной этимологии, прозвище Маккаби происходит от слова «молот»), ассоциируется в сознании поэта с молотом на красном флаге:
Пью вино воспоминанья
В заповеданной главе
О грозе былых восстаний
Маккавейских сыновей…
Сокрушил мечом Иуда
Войско Антиоха [55] Антиох IV Эпифан, царь из династии Селевкидов, начавший в Иудее во II в. до н. э. насильственную эллинизацию. Именно в ответ на его притеснения в 167 г. до н. э. вспыхнуло восстание под руководством Маккавеев. См. подробнее во Введении.
в прах, —
Колесницы, башни — грудой
В пасть Хоронского костра [56] Хорон — место, где был разбит селевкидский военачальник Серон с большой армией.
.
И вождя прозвал Израиль
Молотом за тот удар,
На кровавых маках края
Песни мятежа создал…
Слышу рев, и лязг, и грохот:
Лагерь Горгия [57] Горгий — один из полководцев Антиоха IV.
— золой,
И на вражеских воротах —
Бусы вражеских голов.
И на стяге в блеске молний,
За Хевроном далеко,
Золотом расшитый молот
Смотрит в озеро веков.
Древний Хеврон, где раскинул некогда шатры, придя в Землю Обетованную, праотец еврейского народа Авраам, древний центр колена Йегуды, символ самой Иудеи, рифмуется в сознании поэта с Россией. Он наивно верит в то, что доблесть и мудрость древнего народа, его традиции, его несгибаемая вера понадобятся новой России:
Только осень леденеет,
Только полночь глубока, —
Пей из книги Хасмонеев,
О душа, второй бокал!
Я при встрече Рош Гашоно
Не посыплю хлеб золой,
А в России сокрушенной
Прокричу ему: «Шолойм!»
Даст червонные доспехи
Тополь в северном лесу,
И седые ночи с песней
Лук и стрелы принесут.
Ибо в мире повторимы
Огневые времена,
От которых кровью принял
И борьбу, и бунт, и знак!
Ибо с веткою маслины,
В радуге семи свечей,
Проворкует год счастливый
Слава на моем плече!
Поэт с искренней и трогательной любовью пишет о России и сокрушается, что она долго была ему и его народу не матерью, но мачехой. Тем не менее он видит ее в светлом образе седой усталой матери и тревожится за ее судьбу, ищет для нее слова утешения:
Еще задорным мальчиком
Тебя любил и понимал,
Но ты была мне мачехой
В романовские времена.
А разве ты не видела,
Что золотой пожар возник
От зависти и гибели
И человеческой резни?
Что снеговыми вихрями
Кружился выщипанный пух
И сам кружил притихшую
И сумасшедшую толпу?
И я, покорный пасынок,
Тужил, что вместе не погиб,
Тужил над желтой насыпью
Единоплеменных могил.
И ждал, пока ты, добрая,
Придешь на утренней заре
Усталого и скорбного
По-матерински пожалеть.
И вот в пушистом пурпуре,
Седая, светлая, стоишь,
И слезы, слезы крупные
Сбегают на глаза твои.
Ах, что сказать мне наскоро?
Каких же не хватает слов?
И я целую ласково
Морщинистый, спокойный лоб.
Ведь я задорным мальчиком
Тебя любил и понимал,
Но ты была мне мачехой
В романовские времена.
Поэт верит, что две его родины — Земля Обетованная и Россия — могут породниться. Недаром Россия предстает в образе моавитянки Рут и ее свекрови, скиталицы и страдалицы Наоми (Нооми), пришедших в Иудею, в Бет-Лехем (Вифлеем; в ашкеназской версии — Бейс-Лехем), который стал родиной и для язычницы — а отныне иудейки — Рут. И вновь серп в руках Рут, жнущей на поле Боаза (Вооза; у Ройзмана — Воаз), как и серпы других жнецов, ассоциируются с золотым серпом на знамени, но одновременно — с серпом месяца на небе; сама же жатва символизирует грядущие счастливые дни (цикл «Новый год»):
И опять поанаю запах
Набухающих полей,
Где колосья в росных каплях
Те же, те же столько лет!
И в часы тяжелой жатвы,
Под игру серпов и рук,
Я увижу сердцем жадным
У разлива нивы Руфь.
Это ль не Бейс-Лехем древний?
И Россия — Нооми,
Здесь, голодная, к деревне
Голову в пути склонит?
И Воаз любимой Руфи
Ссыпет звезды ячменя, —
Звезды о поэте грусти,
О Давиде прозвенят.
И жнецы серпы положат,
И в шатрах — костры бесед,
А над ними тот же, тот же
Отраженный в небе серп!
Давид здесь упомянут не случайно, ведь Рут — его прабабка. Книга Рут, помимо прочих смыслов, говорит о рождении иудейской царской династии, мессианского рода Давида. Мессианскими надеждами дышат и строки Ройзмана:
Эй, серпы покрепче в руки,
Жните золотые дни!
Сестры, в каждой — сердце Руфи,
И за колосом нагнись!
Или не скреплен безмолвно
Первым мятежом Завет?
Братья, в каждом — сердце-молот,
В нас — Иуда Маккавей!
То вторая Книга Чисел
Началась в двадцатый век,
Оттого заря сочится
Медом алым по траве.
И в садах огнем налиты
Яблоки, как буйный стих,
Чтоб за трапезой с молитвой
В этот мед их опустить.
Пусть над вами стынет просинь
И как талэс [58] Талэс (в современном написании — талес, или на иврите таллит) — в иудаизме — мужское молитвенное покрывало в виде прямоугольного куска белой шелковой или шерстяной ткани с черными полосами и кистями. Талесом покрывают голову и окутывают плечи во время молитвы.
облака, —
Потекут вином хевронским
Строфы бодрые в бокал!
Интервал:
Закладка:
