Галина Синило - Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм
- Название:Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Экономпресс
- Год:2009
- Город:Минск
- ISBN:978-985-6479-52-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Галина Синило - Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм краткое содержание
Книга посвящена исследованию духовных смыслов и поэтики Танаха (Еврейской Библии), ставшего первой частью Христианской Библии, но продолжившего свой путь в качестве Священного Писания еврейской религии.
В книге рассматривается значение эстетики и поэтики Танаха для постбиблейской еврейской и европейской литератур, а также то влияние, которое оказали на развитие еврейской и европейской поэзии, религиозной и светской, пророческие книги и великие лирические книги Танаха Книга Хвалений (Псалтирь), Песнь Песней, Экклесиаст. В поле зрения автора оказываются прежде всего еврейская, немецкая, еврейско-немецкая, русская, еврейско-русская и белорусская поэтические традиции.
Книга будет полезна всем, интересующимся библейскими текстами и мировой литературой, но прежде всего студентам-культурологам и филологам, магистрантам и аспирантам культурологических и филологических специальностей.
В данном издании представлена часть, посвященная влиянию Танаха на русский имажинизм.
Танах и мировая поэзия. Песнь Песней и русский имажинизм - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Вчера — как свеча белая и нагая,
И я наг,
А сегодня не помню твоего имени.
Люди, слушайте клятву, что речет язык:
Отныне и вовеки не склоню над женщиной мудрого лба,
Ибо:
Это самая скучная из всех прочитанных мною книг.
По такому же принципу строится образ и в поэме «Друзья» (1921), где есть прямой отзвук процитированным выше строкам:
Девушка, кому несешь в дар
Татарские
Кувшины
Узких грудей?
Чьи
Плечи-фонтаны
Белые струи
Рук
На них прольют?
Кос золотая цепь,
А голова — словно мертвый жемчуг.
Писал: не склоню над женщиной мудрого лба.
И вдруг — через ритмические ухабы
По черному тракту строк
Любовь мчу.
Именно в этой поэме Мариенгоф дает очень точную и образную характеристику имажинистской манеры своих друзей и своей собственной, у каждого индивидуальной:
Опять вино
И нескончаемая лента
Немеркнущих стихов.
Есенин с навыком степного пастуха
Пасет столетья звонкой хворостиной.
Чуть опаляя кровь и мозг,
Жонглирует словами Шершеневич,
И чудится, что меркнут канделябровые свечи,
Когда взвивается ракетой парадокс.
Не глаз мерцание, а старой русской гривны:
В них Грозного Ивана грусть
И схимнической плоти буйство
(Не тридцать им, а триста лет), —
Стихи глаголет
Ивнев,
Как Псалмы,
Псалмы поет, как богохульства…
Но кто красивой крупной птицей вдруг метнулся
От кресла и до люстр?
Под мариенгофским черным вымпелом
На северный безгласный полюс
Флот образов
Сурово держит курс.
И чопорен и строг словесный экипаж.
Мы знаем, любострастно внуки скажут:
В то время лиры пели,
Как гроза.
А. Мариенгоф одним из первых почувствовал чуждость свою и своих собратьев по цеху новой социалистической реальности, пролетарскому искусству и констатировал: «…Не наши песни улица поет» [262]. Искусство имажинистов было слишком интеллектуальным и необычным по форме, чтобы стать массовым. Да их бы и не устроило ощущение доступности своей поэзии массе. Они скорее уподобили бы (и уподобляли) поэзию чудесному саду, который ассоциировался в их сознании с сакральным Садом из Песни Песней:
О друга, нам земля отказывает в материнстве.
Пусть будем мы в своей стране чужими.
Делить досуги с ними мудрено, —
Они целуют в губы нелюбимых,
Они без песен пьют вино.
Не говорите ж стихотворцам горьких слов.
В пустыне жизнь что легкий дым,
Но хлеб черствее, чем каменья.
Мы сами предадим
Торжественному запустенью
Любимые сады стихов.
Образ Сада, связанный с таинственным Пардесом из Песни Песней, чрезвычайно важен для Матвея Давидовича Ройзмана (1896–1973), одного из самых активных членов «Ордена имажинистов», прославившегося своей кипучей энергией в издании журнала и подготовке сборника «Имажинисты» (М., 1925).
М. Ройзман родился в еврейской семье. В автобиографии он сообщал: «Отец мой в молодые годы работал в кузнице, потом служил и был приписан к мещанам» [40] Цит. по: Шнейдерман Э. М. Матвей Ройзман \/ Поэты-имажинисты. С. 367. Как указывает Э. М. Шнейдерман, отец поэта служил в оптовой торговле (Там же). Далее биографические сведения о М. Ройзмане приводятся но данному источнику.
. В детстве на будущего поэта большое влияние оказал дед, николаевский кантонист и знаток Талмуда. Образы, сюжеты и мотивы Танаха и Талмуда, еврейские праздники и ритуалы навсегда запечатлелись в сознании мальчика, чтобы затем излиться в строках его стихов, удивляющих свежей и необычной для русской поэзии образностью, в которой происходит наглядное слияние русского и еврейского не только на уровне метафорики, но и самой лексики, когда в контекст русского слова включаются специфические еврейские понятия, термины, иногда — в их ивритско-ашкеназском звучаниии:
О смелый прадед мой, рэб Иешуа,
Твердый гвоздь в стене Израиля,
О дед, за веру поротый, на штурмах
Турками штыком израненный,
Вином прозрачной памяти о вас
Крепче и душистей, —
И на могилы скорбные слова
Миртовыми листьями!
Я — первенец, я — Саваофу
Посвященный Торой за Исход [41] Имеется в виду то, что Господь (Эль Цеваот, или Эль Цваот, — Бог Сил, или Бог Воинств; в русской традиции — Саваоф) после Исхода еврейского народа из Египта повелел посвящать Ему всех первенцев за спасение еврейских первенцев во время Десятой казни (Исх 13:1-16); позднее, однако, Бог дал определение: выкупать первенцев у левитов, а последним — служить в Скинии Завета, а затем в Храме за всех первенцев Израиля (Числ 3:12; 18:15–16); отсюда — и до сих пор существующий в еврейской традиции символический обычай выкупа первенца-сына (пидъон га-бен) у когена-священника (из колена Леви, из рода Аарона).
.
Течет не по моим ли строфам
Кровь отцов библейскою тоской?
Не я ль записан тайно в Книгу [42] Имеется в виду Книга Жизни, куда, согласно иудейской традиции, Всевышний записывает все дела и поступки человека, взвешивая их ежегодно на весах справедливости и милосердия. Отсюда традиционное пожелание в Новый год: «Да будет вам записано в Новом году только хорошее!»
,
Оттого что первый прокричал
На неродной земле в Ём-Кипур [43] Правильнее Йом-Киппур (букв, с иврита «День Очищения», «День Искупления») — один из двух важнейших (наряду с Песахом, или Пасхой) праздников в еврейской традиции, установленных, согласно Торе, Самим Богом; именуется также Судным Днем. Йом-Киппур наступает на десятый день после Рош-га-Шана — Нового года по еврейскому календарю. Смысл праздника — в осмыслении пройденного отрезка жизни (года), осознании человеком грехов и ошибок, в искреннем покаянии перед ближними и Всевышним, Который именно в этот день, как полагает еврейская традиция, пересаживается с трона Суда на трон Прощения. Именно после Йом-Киппура Всевышний делает окончательную запись в Книге Жизни о делах — добрых и злых — того или иного человека, определяет его судьбу.
О нещадной мести палачам?
Не скорлупу мою ли сердца
Я обрезал пред лицом Его [44] Речь идет о еврейском обычае обрезания крайней плоти, предписанном Всевышним праотцу еврейского народа Аврааму как знак Союза (Завета) с Ним, как символ подчинения воле Всевышнего и очищения от всякой нечистоты. С этим связан также выраженный метафорически призыв Торы беззаветно служить Богу, сняв со своего сердца грубую оболочку: «Обрежьте крайнюю плоть сердца своего!».
,
Чтоб в озеро судьбы смотреться,
И петух мой, белый и живой [45] Имеется в виду обычай каппарот, практиковавшийся в европейских (ашкеназских) еврейских общинах, когда белоснежный петух (для мужчин) или курица (для женщин) символически приносились в жертву Богу, как бы принимая на себя их грехи; мясо птицы при этом жертвовалось неимущим.
,
Мой день счастливый Богу моему
Жертвой стал за брата.
Интервал:
Закладка:
