Джон Лайонз - Введение в теоретическую лингвистику

Традиционный метод грамматического описания, который не позволяет приступить к формулированию правил синтаксиса до тех пор, пока не будут расклассифицированы и представлены в парадигмах разнообразные флективные формы, может натолкнуть на мысль, что каждый падеж обладает типичной синтаксической функцией и что все падежи существительного занимают как бы одинаковое место в грамматической структуре языка. Падежные системы, которые мы находим в индоевропейских и любых других языках, гораздо менее симметричны, чем это может показаться при знакомстве с их традиционным представлением. Мы уже видели, что в латинском языке падежные разграничения, проводимые в одном склонении, не проводятся в другом и что традиционная система из шести падежей основывается на довольно непоследовательном применении принципа, который можно охарактеризовать как постулирование для всех «склонений» любых падежных разграничений, обнаруживаемых хотя бы в одном склонении. Но этот принцип, по крайней мере в одном отношении, приводит к искажению очень важного свойства категории падежа не только в латинском, но и в индоевропейских языках вообще. Ни в одном из индоевропейских языков у существительных среднего рода не проводится разграничения форм номинатива и аккузатива; типичным примером здесь может служить склонение слова BELLUM. Оно характерно также и в том отношении, что за вычетом форм номинатива/аккузатива множественного числа (мы здесь можем пока оставить в стороне вокатив) оно склоняется, как существительное мужского рода LUPUS. Это говорит о том, что в индоевропейских языках категория падежа взаимосвязана с категорией рода. Ввиду того что «естественную» основу рода составляют одушевленность и пол, род связан с двумя разграничениями: одушевленный vs. неодушевленный и женский vs . не-женский. Различие между мужским и средним родом в номинативе может рассматриваться как следствие того факта, что разграничение между субъектом и объектом для одушевленных существительных представляется более важным, чем для неодушевленных. Так как многие неодушевленные существительные относятся либо к мужскому, либо к женскому роду, для них это разграничение оказывается более или менее избыточным. Но важно, что лишь весьма немногие одушевленные существительные относятся к среднему роду. Даже в языках, где нет падежного словоизменения, наблюдается сильная связь между одушевленностью и ролью субъекта; следовательно, сам этот принцип имеет очень широкое применение, и мы еще вернемся к нему ниже (ср. § 8.2.5). Действие того же принципа еще более ярко проявляется в русском (и в других славянских) языке, где существительные мужского и среднего рода соотносятся в основном так же, как в латинском языке, но где у существительных мужского рода разграничение между одушевленностью и неодушевленностью как бы «проводится еще раз», на базе «естественного» критерия одушевленности. Разграничение между падежом субъекта и падежом объекта выражается для одушевленных существительных мужского рода особым способом, который часто довольно неточно называют использованием «генитива» вместо «аккузатива» (последний в принятых описаниях русского языка описывается как совпадающий у существительных мужского и среднего рода с номинативом). Это разграничение в мужском роде между одушевленными и неодушевленными существительными служит оформлению объекта переходного глагола, так, чтобы он имел флективное отличие от субъекта в том особенно важном множестве предложений, в которых как субъект, так и объект являются одушевленными: ср. Иван видел Бориса , Бориса видел Иван (где окончание -а оформляет слово Бориса в роли объекта). В противоположность этому, в предложениях Борис видел стол , Стол видел Борис неодушевленное существительное стол не оформляется с помощью окончания как объект глагола видел . Довольно редко встречается ситуация, когда два неодушевленных существительных могут с равным успехом выступать в роли субъекта или объекта одного и того же переходного глагола; а когда это происходит, разграничение между ними может быть осуществлено несколькими способами. Один из них — относительный порядок двух существительных, который русский язык вынужден использовать, чтобы разграничивать синтаксические функции субъекта и объекта (тот же принцип действует и в некоторых других языках, включая латинский и греческий). Следовательно, при любом общем рассмотрении категории падежа мы должны учитывать взаимоотношения между падежом и порядком слов, а также между падежом и предложными сочетаниями.

Еще одна категория, которая в ряде языков взаимосвязана с падежом, это дейктическая категория определенности (выражаемая в английском языке с помощью артикля the). Турецкий «аккузатив» противопоставлен «номинативу» с помощью окончания только в том случае, когда существительное обладает признаком определенности (имена собственные, как и личные местоимения, по своей природе всегда обладают признаком определенности), ср. ev aldïm 'Я купил дом (неопред.)' : evi aldïm 'Я купил дом (опред.)'. В финском языке мы сталкиваемся с обратной ситуацией: если существительное обладает признаком определенности, то оно может стоять в «номинативе» (в единственном числе); если же оно обладает признаком неопределенности, то оно будет стоять в «партитиве» (или «генитиве»). Мы отмечаем это обстоятельство не только с целью еще раз указать на то, что традиционно выделяемые падежные окончания существительного вовсе не обязательно имеют только одну синтаксическую функцию (не обязательно даже говорить о главной синтаксической функции); мы хотим также подчеркнуть, что определенность, как и одушевленность, находится в отношении взаимозависимости с синтаксическим противопоставлением субъекта и объекта даже в языках, не имеющих падежных разграничений, как, например, английский.

При описании падежных систем различных языков часто проводится разграничение между «грамматическими» и «локальными» функциями падежей; это разграничение иногда формулируется в терминах противопоставления более «абстрактных» («грамматических») и более «конкретных» («локальных») функций конкретных падежей. Из «грамматических» функций, которые признаются в описаниях многих языков, для нас особенно важными являются следующие:

(i) субъектная («номинатив»)

(ii) объектная («аккузатив»)

(iii) косвенного объекта («датив»)

(iv) приименная «притяжательная» («генитив»)