Звегинцев Андреевич - Очерки по общему языкознанию

В изограмматизме хотят видеть точные критерии, с помощью которых можно проводить структурно-сопоставительное изучение языков с последующей классификацией их по определенным типам. Но такого рода направление изучения языков не является новым для лингвистики и фактически целиком укладывается в достаточно хорошо известные морфологические классификации языков. Если ограничиться только общими формулами, выражающими отношения между отдельными частями слов, и на основании подобных структурных формул устанавливать типологические тождества между отдельными языками, то это значит во многом повторять А. Шлейхера, который, как известно, проделал подобную работу в своем «Компендиуме», а ранее развил в специальной статье [290]47. Таким образом, чисто структурально-типологический способ изучения языковых союзов едва ли сможет дать какие-либо положительные для изучения конкретных процессов взаимовлияния языков результаты по той простой причине, что под выделенные структурные формулы или схемы можно будет подвести различные языки, независимо от их конкретной истории, контактов и даже вообще вне всякой зависимости от территориального положения языков (как это и имеет место в морфологических классификациях).

Чтобы преодолеть недостатки подобного абстрактного структурализма, З. Голонб вводит в изучение языковых союзов методом изограмматизма исторический фактор. «Идея языковых типов, — пишет он, — основанных на критерии изограмматизма, относится к сравнительно-структуральной лингвистике, трактующей свой предмет<229> внеисторически. Однако существуют случаи, когда изограмматизм может истолковываться генетически. Предположим для примера, что существуют два народа, которые соответственно говорят на языках А и Б, находящихся в тесном контакте друг с другом, и обитают на общей территории. В этом случае может быть установлено, что определенные черты грамматической структуры языка А были перенесены на язык Б и таким образом между ними возник изограмматизм. Такие черты грамматической структуры, перенесенные с А на Б, следует толковать как копии. Копия, следовательно, — это изограмматизм, который возник как следствие заимствования из одного языка в другой (или в группу языков) определенных черт грамматической структуры. Мы, таким образом, имеем, с одной стороны, заимствование языкового материала (слов — и через их посредство деривационных морфем), а с другой — заимствование формы, т. е. структурных принципов (грамматических моделей)… Понятие грамматической копии весьма полезно при установлении языкового союза (Sprachbund). Используя его в качестве критерия, мы можем определить языковой союз как группу языков, обнаруживающую некоторое количество взаимных грамматических копий, которые создают высшую ступень структурной тождественности» [291]48. Языковые союзы — это такой вид смешения языков, при котором в результате длительного сосуществования группы языков возникает типологическое сближение их грамматических структур. При этом, разумеется, отнюдь не исключаются взаимные лексические заимствования (как правило, они в подобных случаях бывают весьма значительными), но ведущим признаком является их грамматическая структура.

Так, при характеристике языков Балканского полуострова как языкового союза исходят из следующих общих им типологических черт: 1) постпозитивный артикль (в болгарском, румынском и албанском языках); 2) исчезновение инфинитива (в новогреческом, с некоторыми исключениями в болгарском, и южных диалектах албанского и частично в румынском); 3) образование аналитических форм будущего времени с помощью глагола желать (в новогреческом, болгарском, албанском и ру<230>мынском); 4) синкретизм (слияние) родительного и дательного падежей (завершился в албанском и новогреческом и совершается в болгарском и румынском). Во всех этих явлениях обнаруживается «высокая степень структурной тождественности». Но здесь трудно опереться на абстрактную формулу изограмматических отношений, которая неизбежно наполняется реальным языковым содержанием, как только типологическая близость членов языкового союза переносится в генетическую плоскость.

5. Самую крайнюю форму языкового смешения видят обычно в так называемых гибридных языках или жаргонах, которые тем самым образуют особый тип «скрещенных» языков. К этой группе языков относят сабир, распространенный в портах Средиземного моря, пиджин-инглиш, используемый в Японии, в южных морях, в Гонконге, частично в Калифорнии, бич-ла-мар, на котором говорят на островах Тихого океана, кру-инглиш, встречающийся в Западной Африке и в Либерии, креольские языки острова Маврикия, жаргонный чинук в Орегоне и т. д. Все подобного рода «языки» многократно привлекались для доказательства того, что языки не только могут достигать крайней степени смешения, но и создавать при своем смешении даже новые языковые образования, новые «качества» [292]49. <231>

Однако такого рода языковые образования, во-первых, никак нельзя назвать языками в собственном смысле этого слова, и это обстоятельство всегда отмечалось всеми исследователями, которые занимались ими. С тем чтобы отграничить их от настоящих языков, им присваивали самые различные названия: гибридные языки, минимальные, компромиссные, торговые, колониальные, языки по нужде и т. д. Много занимавшийся ими Г. Шухардт писал о них: «Нужда создала подобные языки, и поэтому их можно называть языками по нужде; они выполняют важную, но отнюдь не многообразную функцию, в первую очередь это торговые языки» [293]50. Еще точнее охарактеризовал их О. Есперсен, указав, что они «служат не всем целям и задачам обычных языков, но применяются в качестве эрзаца в тех случаях, когда в распоряжении нет более богатого и лучшего языка» [294]51. Все подобные языки никакое общество, никакой народ или племя не обслуживают, они употребляются наряду с обычными языками и только в качестве вспомогательного средства общения, когда ни один из собеседников не владеет языком другого. Ограниченность задачи, стоящей перед такими языками, придает им крайне элементарную форму, не намного поднимающуюся над уровнем языка жестов. В силу всех этих особенностей подобные эрзац-языки правильнее всего именовать жаргонами.

Во-вторых (и это очень важно), при более внимательном изучении этих жаргонов, представляющих якобы крайнюю степень смешения, выясняется, что они, как правило, вовсе не являются смешанными. В действительности они представляют не крайнюю степень смешения, а крайнюю степень упрощения. Они, следовательно, не соединяют в новой комбинации отдельные черты разных языков, а представляют предельное упрощение одного языка. Основу бич-ла-мар, пиджин-инглиш и кру-инглиш составляет английский язык, основу креольских языков — французский, основу жаргона чинук образует язык индейцев чинук и т. д. Они, разумеется, включают некоторые элементы (лексические) и из других языков, но обычно в размере, не только не превышающем заим<232>ствования в «нормальных» языках, но скорее меньшем, чем в них. Нередко при этом даже и невозможно установить источник иноязычных примесей. Так, В. Симпсон, изучавший пиджин-инглиш, пишет о его словарном составе: «Ряд используемых слов — неизвестного происхождения. В некоторых случаях англичане считают их китайскими, а китайцы — английскими» [295]52.