Владимир Аннушкин - История русской риторики. Хрестоматия

1. Как И. С. Рижский определяет красноречие и риторику?

2. Каковы требования к оратору (витии)?

3. В чем разница между прозой и поэзией как двумя видами красноречия?

4. Почему И. С. Рижский переставляет традиционные части риторики, выдвигая на первое место учение об украшении?

Алексей Федорович Мерзляков (1778–1830) профессор Московского университета, занимавший кафедру российского красноречия и поэзии с 1804 по 1830 г., литературный критик, поэт. Его «Краткая риторика» выдержала 4 стереотипных издания с 1809 по 1828 г. Влиятельность «Риторики» Мерзлякова обусловлена его мастерской стилистикой, образностью и выразительностью языка. В основу своей теории Мерзляков положил учение о слоге или стиле, отказавшись от изобретения и полагая найти в стилистических характеристиках речи общие правила для всех родов сочинений. Его частнориторические описания наиболее интересны точным нахождением содержательно-стилистических качеств каждого рода и вида словесности. Именно Мерзляков первым представил роды и виды словесности в таком разнообразии: 1. письма; 2. диалоги; 3. учебные сочинения; 4. история (характеры, биография, романы, подлинная история); 5. речи (духовные, политические, судебные, похвальные, академические).

А. Ф. Мерзляков был блестящим литературным критиком и неплохим поэтом. С 1803 по 1810 г. он создал цикл песен, пользовавшихся большим успехом у современников. Ценился и педагогический талант А. Ф. Мерзлякова: среди его учеников были М. Ю. Лермонтов, А. И. Полежаев, Ф. И. Тютчев.

Для нынешней публикации избраны основные отрывки из его «Краткой риторики» – и прежде всего из «Введения», начальные суждения о сущности словесных наук, цели и пользе красноречия, о красноречии истинном и мнимом (чрезвычайно популярное рассуждение для теоретиков XIX в.); затем – отрывки из всех шести глав:

I. Всеобщая теория прозаических сочинений (учение о слоге или стиле); II. Правила о сочинении писем; III. О диалогах или разговорах; IV. Учебные сочинения; V. История (с разными жанрами); VI. Речи ораторские.

Публикуется по изданию: Мерзляков А. Ф. Краткая риторика или правила, относящиеся ко всем родам сочинений прозаических. – М., 1828 C. 16–21, 23, 26–27, 45–48, 54, 58–60, 68–70, 72–75, 78, 86–87, 95–98, 103–104, 106–111.

§ 1. Под словом речи вообще разумеется всякое словесное выражение наших мыслей и чувствований, расположенное в некотором определенном порядке и связи. Порядок и связь отличают искусственную речь от языка. Под словом языка, в пространном смысле, понимать надобно все правила речи, составляющие теперь три особенные науки: логику или диалектику, которая учит думать, рассуждать и выводить заключения правильно, связно и основательно; – грамматику, которая показывает значение, употребление и связь слов и речей, – и риторику, которая подает правила к последовательному и точному изложению мыслей, к изящному и пленительному расположению частей речи, сообразно с видами каждого особенного рода прозаических сочинений.

§ 2. Итак, риторика, принятая во всем ея пространстве, включает в себе полную теорию красноречия. Красноречие, как обыкновенно понимаем, есть способность выражать свои мысли и чувствования на письме или на словах правильно, ясно и сообразно с целию говорящего или пишущего. Древние под именем красноречия разумели единственно искусство оратора; а под именем риторики – правила, служащие к образованию ораторов. Теория прочих прозаических сочинений была предметом их диалектики и грамматики.

§ 3. Цель риторики как теории всех прозаических сочинений не ограничивается убеждением и доказательствами. В противность древним и некоторым новейшим учителям, мы понимаем под сим словом науку научить наш разум и занимать воображение, или трогать сердце и действовать на волю. Итак, искусство научать, занимать, трогать, доказывать составляет предмет всякого прозаического писателя.

§ 4. Смысл или чувство и выражение оных составляют сущность речи и должны быть в надлежащей связи точно так, как душа и тело. То и другое, как материя и форма, служит предметом риторики, которая, впрочем, не простирает своих исследований до мыслей и до слов, представляя это логике и грамматике. Она более смотрит на красоту и стройность сочинения, т. е. она учит мысли, правильно обдуманные и по правилам грамматики выраженные, представлять в виде изящном и соответственном каждому роду красноречия.

§ 5. Некоторые под именем красноречия разумеют стихи и прозу, а другие одну прозу, разделяя таким образом всю науку словесности на два рода, на искусство прозаическое и на искусство стихотворное. Сие разделение основано не на одной наружной форме того и другого рода; оно зависит от существенного различия предметов и цели, которые предполагают себе оратор и стихотворец: одного намерения научить, а другой имеет в виду особенно – удовольствие.

§ 6. Есть люди, которые отличаются каким‑то природным красноречием; они никогда не учились правилам риторики, но, имея здравый рассудок, живое чувство, вкус и легкость в языке, выражают свои мысли ясно и в таком порядке, который совершенно соответствует их цели. Сия, частию от природы получаемая, частию воспитанием, обращением и чтением образованная способность обеспечивать успехи предлагаемого нами искусства и сама приобретает посредством правил новый блеск, силу и совершенство. От всякого писателя требуется, чтоб он со всех сторон осмотрел предмет своей речи, чтоб он каждую минуту обладал самим собою, чтоб сам был уверен в причинах и доказательствах, которые предлагает другим, и чтоб, наконец, сам был живо проникнут чувствованиями и страстью, которую намерен возбудить в сердце читателя.

§ 7. Польза красноречия очевидна для каждого, кто обращает внимание на его существо и цель. Ни одна наука не имеет столь великого влияния на душевные наши силы. Как изящное искусство, красноречие пленяет наши сердца и воспламеняет воображение; этого мало: будучи рассматриваемо в собственных своих правилах, оно способствует к распространению познаний, к открытию новых истин и всем вообще наукам доставляет новые достоинства и прелести. Посредством его не только мысли и познания, но и самые чувства, склонности и страсти людей, нам неизвестных, отдаленных от нас веками, становятся нашими собственными, современными. Оно научает нас избирать предметы, разбирать их и описывать прилично, порядочно и связно; оно дает самой истине большую силу убедительности и самим страстям больше выражения и трогательности; оно образует наши нравы.