Валерий Пестерев - Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия

«Я не думаю, что кино или роман нацелены на объяснение мира… Для творческой личности существует единственный критерий — его собственное видение, его собственное восприятие» [170] Цит. по кн.: Un nouveau roman? Recherches et traditions / Sous la dir. de F.H. Matthews. — P., 1964. — P. 77. , — так объяснял Робб-Грийе свое понимание творчества в интервью 1962 года. И воплотил его в одном из лучших своих романов «В лабиринте» (1959), акцентируя в предисловии необходимость восприятия этого произведения прежде всего как авторское самовыражение: «В нем изображается отнюдь не та действительность, что знакома читателю по личному опыту… Автор приглашает читателя увидеть лишь те предметы, поступки, слова, события, о которых он сообщает, не пытаясь придать им ни больше, ни меньше того значения, которое они имеют применительно к его собственной жизни или его собственной смерти» (240) [171] Здесь и далее цитаты даны по изданию: Бютор М. Изменение. Робб-Грийе А. В лабиринте. Симон К. Дороги Фландрии. Саррот Н. Вы слышите их? — М., 1983. Ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц. .

Без всякой натяжки и упрощения можно сказать, что авторское мировидение запечатлено в названии романа, которое в соотнесенности с текстом произведения обретает метафорический смысл. Мир — это данность, «он просто есть», по утверждению Робб-Грийе; жизнь — лабиринт, так же, как и отражающее ее творческое сознание — лабиринт. Речь идет не об определении сути бытия и существования, а только о художественном видении и запечатлении их, какими они явились (представляются) писателю [172] Текст «Лабиринта», полагает Б. Морриссетт, «не возникает из заданной абстрактной идеи, а существует как творящая его мысль персонажа; это повествователь, который, хотя тесно связан с автором, реально существует только в пределах произведения» (Morrissette B. Les romans de Robbe-Grillet. — Nouv. éd. — P., 1971. — P. 159). . «Взгляд» автора и создаваемая художественная форма самодостаточны. «Мои романы, — заявляет Робб-Грийе, — не преследуют цель создавать персонажи или рассказывать истории» [173] Цит по кн.: Un nouveau roman? Recherches et traditions. — P. 11. . «Литература, — полагает он, — не средство выражения, а поиск. И она не знает, что ищет. Она не знает, о чем может сказать. Поэтика понимается нами как вымысел [invention], создание в воображении мира человека — упорство вымысла и постоянство переоценки» [174] Цит по кн.: Vanbergen P. Pourquoi le roman? — P. 131. . И одновременно Робб-Грийе убежден, что «каждый художник должен создавать свои формы своего собственного мира» [175] Цит по кн.: Un nouveau roman? Recherches et traditions. — Р. 9. . Поэтому художественный мир «лабиринта» в романе Робб-Грийе един с художественной формой «лабиринта». Запечатленный в названии [176] Так, английская исследовательница Энн Джефферсон в своей работе «Новый роман и поэтика творчества», осмысливая названия романов трех ведущих «новороманистов» — М. Бютора, Н. Саррот и А. Робб-Грийе, — со всем основанием заявляет: «…в целом не возникает сомнения, что названия трех романов — «Времяпрепровождение», «Планетарий», «В лабиринте» — заключают в себе основополагающие свойства этих художественных произведений» (Jefferson A. The nouveau roman and the poetics of fiction. — Cambridge University Press, 1980. — P. 63). , «лабиринт» суть симультанность и метафоры мира, и метафоры авторского «я», и метафоры романной формы.

Безымянный солдат в незнакомом для него городке должен встретиться с родственником (?) умершего в госпитале солдата и передать коробку с его вещами. Не зная ни этого человека, ни точного времени, ни места встречи, солдат с надеждой выполнить поручение бродит по улицам, пока сам не оказывается смертельно раненным пулей оккупантов. Это повествование разворачивается в остановившемся времени, приметы которого неизменны. Сумеречный свет и ночная темнота — признаки времени суток; зима — вечно длящееся время года; война — безликий сгусток исторического времени (то ли первая, то ли вторая мировая война? а скорее всего — война вообще). Как и объективное, субъективное ощущение времени также неопределенно: чувство точной продолжительности ожиданий и хождений солдата утрачено им и может быть обозначено одним словом «долго».

Фабульная схема романа упрощена до схемы лабиринта. Пространство замкнуто: «улица» — «кафе» — «комната» («казарма»). Замкнуто и для персонажа, и для повествующего анонима [177] Его со всем основанием можно определить предложенным Ж. Рикарду термином «местоименные персонажи» («personnages pronominaux»), каковыми чаще всего являются безымянные «герои» («я», «он», «она», «они») не только Робб-Грийе, но и Саррот. См.: Ricardou J. Problèmes du nouveau roman. — P., 1967. — P. 64—65; Ricardou J. Pour une théorie du nouveau roman. — P., 1971. — P. 245. , обозначающего себя как «я» в первой фразе: «Я здесь сейчас один, в надежном укрытии» (241). Место действия — «улица», «кафе», «комната» — неизменно повторяется, отмечая, будто лабиринтные тупики, круговращение, в которое вовлечены в романном мире Робб-Грийе всё и вся. Одинаковые улицы с одинаковым снегом и оставленными прохожими следами. Один и тот же мальчик, то провожающий солдата, то убегающий от него, то с неожиданным постоянством возникающий перед солдатом на улице, в кафе, в незнакомой комнате. Случайно встреченная солдатом в одном из домов женщина, которая то угощает его хлебом и вином, то становится сиделкой раненого солдата. Одно и то же кафе, куда время от времени заходит солдат…

«Множество присвоенных лабиринту значений, — пишет О. Пас в эссе «Диалектика одиночества» (1950), — перекликаются между собой, делая его одним из самых богатых и смыслоносных мифологических символов» [178] Пас. О. Поэзия. Критика. Эротика. — М., 1996. — С. 65. . Разные уровни многозначности «лабиринта» — от культового смысла до психологического — раскрывает в «Энциклопедии символов» Г. Бидерманн. Лабиринты, указывает он, «имели значение культовых символов и в пределах небольшого пространства демонстрировали долгий и трудный путь посвящения в тайну». Символический смысл этот образ обретает благодаря тому, что «во многих сказаниях и мифах разных народов рассказывается о лабиринтах, которые герой должен пройти, чтобы достичь высокой цели». В психологическом же смысле «лабиринт есть выражение «поисков центра» и его можно сравнить с незавершенной формой мандалы » [179] Бидерманн Г. Энциклопедия символов. — С. 141. .

И к этой многозначности необходимо добавить постмодернистское — «ризому-лабиринт». Получив теоретическую разработку в совместной работе Ж. Делёза и Ф. Гваттари «Ризома» (1976), «лабиринт» по-своему осмысливается, скажем, У. Эко в «Заметках на полях "Имени розы"» [180] См.: Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. — М., 1996. — С. 99; Эко У. Заметки на полях «Имени розы» // Иностранная литература. — 1988. — № 10. — С. 99. и как ризома выявляется в постмодернистской сути автором «Онтологического взгляда на русскую литературу» (1995) Л.В. Карасевым в дискуссии «Постмодернизм и культура»: «Лабиринт (он же — ризома, переплетение пустотелых корней-смыслов), полумрак, мерцание свечей, зеркало, в котором бесчисленно повторяются неясные очертания лиц и предметов, — вот подлинный мир постмодернизма, то символическое пространство, где он может проявить себя в полной мере» [181] Вопросы философии. — 1993. — № 3. — С. 13. .