Людмила Зубова - Языки современной поэзии

Архаическая форма на осляти становится носителем смысла всего сочетания, образа, эпизода — со всей их культурной символикой. Реликтовая форма не только является сигналом библейского подтекста, но и порождает соответствующие образы.

В этом стихотворении Д/к Пищевиков (Дом культуры работников пищевой промышленности в Ленинграде — Петербурге, где в 60–80-е годы проходили литературные чтения и вечера авторской песни) соотнесен с яслями, в которых родился Христос (кормушкой для скота), а само имя Хармс обнаруживает фонетическое сходство с именем Христос. Подобие еще более актуализируется, если обратить внимание на то, что имя Христа при его библейском написании под титлом совпадет с именем Хармса.

Форма осляти отсылает не только к евангельскому сюжету, но и к стихотворению О. Мандельштама «Ариост»: Во всей Италии прелестнейший, умнейший, / Любезный Ариост немножечко охрип <���… > В Европе холодно. В Италии темно. / Власть отвратительна, как руки брадобрея. А он вельможится всё лучше, всё хитрее / И улыбается в крылатое окно — // Ягненку на горе, монаху на осляти, / Солдатам герцога, юродивым слегка / От винопития, чумы и чеснока, / И в сетке синих мух уснувшему дитяти [239] Мандельштам, 1995: 222–223. .

У Кривулина есть стихотворение «Вино архаизмов», в котором говорится:

Центральными образами поэзии Кривулина стали письменность и письмо как послание. В интервью, данном Владиславу Кулакову, Кривулин сказал:

Я вдруг физически ощутил, что все люди, которые умерли, на самом деле присутствуют среди нас. Они присутствуют через язык, через слово, и это совершенно другой мир — абсолютно свободный, вне пространства и времени, и в то же время абсолютно реальный. Есть язык со своими ресурсами, и он всех нас связывает и все организует.

В следующем стихотворении письменность осмысливается в соответствии с мифологическими представлениями о пауке, несущем известие:

В этом тексте [242] Подробный анализ стихотворения см.: Саббатини, 2007. письмо, пришедшее по почте, оказывается посланием из чуждой и враждебной среды. Клякса не только семантизируется как случайное изображение, но и символизируется: она предстает знаком нарушения порядка, установленного в советских издательствах, нарушения идеологической чистоты стихов. Сочетание пятно чернильное в этом тексте полисемантично, что базируется на фразеологических и деривационных связях слов: пятно на репутации, запятнать, очернительство. Сигнал к полисемантическому прочтению этого сочетания задан предыдущим отчетливо двузначным сочетанием сходило с рук. Образ сравнения — расплющенный паук — не только изобразителен, но и традиционно семиотичен: в соответствии с популярной приметой, паук предвещает письмо. Расплющенность паука в таком случае означает нарушение эпистолярного контакта, а точнее, получение нежелательного письма.

В контексте про поэтов андеграунда значение получает еще и такая функция паука, как плетение паутины (вариант базовой метафоры текст — ткань , ставшей языковой и тем самым утратившей образность, но постоянно оживляемой поэтами). И в этом случае метафора паук раздваивает свой смысл: в бытовых ситуациях паутина в доме считается проявлением неряшества хозяев, а в культуре андеграунда аккуратность не считалась добродетелью. В стихотворении показано, как наведение порядка уничтожением живого умножает грязь. Таким образом, сравнение клякса, как расплющенный паук является центром пересечения нескольких метафор и символов.

Подобная мифологизированная связь насекомых с письменностью осуществляется и грамматическими средствами, например, в таком фрагменте стихотворения «Натюрморт с головкой чеснока»:

Слова шелест письмен насекомых читаются двояко, ясно обозначая двоякий грамматический статус слова: шелест письмен [кого?] насекомых — существительное и шелест письмен [каких?] насекомых — причастие. Если слово читается как существительное, создается картина природного происхождения письма, текста, а если как причастие — воссоздается этимологическое значение ‘насеченных’ или ‘насекаемых’. За языковой нерасчлененностью форм встает и образ архаического способа создания текста насечением знаков. Метафора изображает форму букв и их движение, а также переносит на буквы все те многочисленные коннотации (и положительные, и отрицательные), которые могут быть связаны с насекомыми. В условиях пунктуационной нерасчлененности этого текста слово насекомых может быть понято и как приложение, которое оформляется обычно дефисом, и как уточнение, которое отделяется знаком тире. В этих случаях метафора предстает тождеством, что подкрепляется созвучием слов буква и букашка. Грамматическое основание смысловой множественности метафоры определяется еще и тем, что в развитии русского языка постоянно конкурируют синтетический и аналитический способы построения фразы (согласование и управление): исторически древнее согласование, при котором насекомых читается как причастие или прилагательное, а современный язык предпочитает управление, при котором это слово — существительное родительного падежа. Конкуренция синтаксических структур и языковая динамика, таким образом, тоже становятся предметом изображения в тексте.