Людмила Зубова - Языки современной поэзии

Странная идея, что владение личным транспортом может быть условием поэтической деятельности, выходит далеко за пределы быта. Образы транспорта связаны в художественной литературе с мотивом перемещения в инобытие, с приближением к сущности явлений (Фарыно, 1999: 203). В стихотворении Кривулина транспорт становится метафорой стихотворных размеров и поэтического вдохновения, семиотически изоморфного инобытию и приближающего к мировой сущности.

Вторая строка начинается с неточной цитаты из классической работы Юрия Тынянова «Проблема стихотворного языка» (термин Тынянова — теснота стихового ряда — Тынянов, 1993: 48). Полисемантические интенции контекста сообщают слову стихотворный его этимологическое значение ‘творящий стихи’, актуализируемое сценой трамвайной давки (ср. структурно подобные слова тошнотворный, болезнетворный). Один из главных идеологических постулатов андеграунда состоит в том, что творчество неизбежно обусловлено жизненным дискомфортом.

Тынянов, обсуждая в упомянутой работе именно проблему верлибра, говорит так:

Что получится, если мы vers libre напишем прозой? <���…> Таким образом мы разрушаем единство стихового ряда; вместе с единством рушится, однако, и другой признак — те тесные связи, в которые стиховое единство приводит объединенные в нем слова, — рушится теснота стихового ряда. А объективным признаком стихового ритма и является именно единство и теснота ряда<���…> оба эти признака — единство и теснота стихового ряда — создают третий его отличительный признак — динамизацию речевого материала.

Кривулин впрямую связывает динамизацию с образами транспорта, возможно, реагируя и на знаменитые слова Маяковского Поэзия / — вся! — / езда в незнаемое («Разговор с фининспектором о поэзии» [276] Маяковский, 1957-б: 121. ).

Изображенная Кривулиным теснота в трамвае, требующая рифмы к европе, довольно прозрачно намекает на известный вульгаризм. При этом неприличное слово обнаруживает свой прямой телесный смысл, когда речь идет о трамвайной тесноте. Слово европе здесь указывает и на то, что ведущая роль в распространении верлибра принадлежит именно западноевропейской литературе.

В следующих строфах речь идет о ритмических вольностях, приближающих стихи к верлибру. Рассмотрим строку а в метро сплошные пиррихии поездов отмененных, имеющую две ступени метафоризации. Термин пиррихий означает пропуск метрического ударения в ямбе или хорее [277] Сочетание сплошные пиррихии представляет собой либо гиперболу (в обиходном языке сплошной — экспрессивное преувеличение), либо оксюморон. Если попытаться понять это сочетание в прямом смысле, то оно означает непрерывное отсутствие ожидаемого. . У Кривулина это метафора замедленности, напрасного ожидания поезда в метро (первая ступень). Но метро давно мифологизировано в современной культуре: расположенное под землей, оно предстает эквивалентом хтонического мира [278] См.: Курицын, 1995: 186–187. , в западноевропейских языках метро называется андеграундом, как и неофициальная культура при советской власти. На второй ступени метафоризации пропуск поезда в метро становится образом прерванного или отложенного пути в инобытие — как в смысле смерти, так и в смысле творческого состояния.

Строка их тоже на кривой козе не объедешь [279] Вариант: На кривой лошади (на кривых оглоблях) плута не объедешь (Даль, 1979: 193). включает в себя поговорку со значениями ‘невозможно обмануть, перехитрить кого-л.’ (ср. кривда, кривить душой), ‘невозможно игнорировать что-л.’. Значение ‘невозможно обмануть’ ясно соотносится с темой поэзии.

Далее следуют строки как меня раздражали спондеи / пустых троллейбусов — катит один за другим и все в парк. Спондей противоположен пиррихию: это внеметрическое скопление ударных слогов. В контексте о стихосложении спондеи пустых троллейбусов, идущих в парк (то есть в депо), могут быть поняты как бессодержательное многописание; может быть, как форсированная экспрессия (в противоположность пиррихию отмененных поездов как метафоре молчания).

Троллейбус имеет в современной русской поэзии коннотацию, связанную с очень популярной песней Булата Окуджавы «Полночный троллейбус»: Полночный троллейбус, по улицам мчи, / верши по бульварам круженье, / чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи / крушенье, / крушенье [280] Окуджава, 2001: 140. . Троллейбусы в стихотворении Кривулина едут мимо. Может быть, троллейбусный парк, внеположенный человеку, противопоставлен в этом тексте бульварам Окуджавы — как предел движения самому движению, как смерть — жизни. У Кривулина есть тексты, объединяющие парк с мифологическими парками, плетущими судьбу [281] Имеется в виду строка Лепетание бабьего радио в парке («Блудный сын»), перефразирующая строку Пушкина Парки бабье лепетанье («Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» — Пушкин, 1977–б: 186) и слова из сонета Анненского «Парки — бабье лепетанье» (Анненский, 1990: 72). , поэтому направленность троллейбусов в парк [282] В данном случае общее звучание омонимов важнее их различных лексических значений. — без пассажиров — может быть понята и как обойденность человека судьбой.

Обратимся к строкам но хуже всего метелью спеленутый блоковский дольник / заносы / автобуса ждешь часами. Дольник — это стихотворный размер со значительным нарушением ритма, но еще не верлибр. У Кривулина дольник вместе со всеми темами и мотивами поэзии Александра Блока, особенно с темой метели и снега, представлен как самое серьезное препятствие движению (хуже всего). Почему же, собственно, хуже всего? Может быть, потому, что неполная свобода опаснее несвободы: человек оказывается не защищенным ни традицией, от которой он отдалился, ни достижениями чужого прогресса. Конечно, образы снежных заносов и спеленутости непосредственно мифологизируются как знаки смерти [283] Можно видеть здесь и такой смысл: поэзия Блока сама по себе является препятствием для поэтов, которым трудно освободиться от его влияния. Не исключена мотивирующая этот смысл этимологизация поэтического имени: ‘блокирующий’. . Но спеленутость сопряжена и с младенчеством, поэтому блоковский дольник может быть понят как младенческое состояние свободного стиха.

Кроме того, в контексте с активной многозначностью слов (особенно исходного сочетания свободный стих) и с метафоризацией терминов должно быть актуальным и этимологическое значение слова дольник, связанное с понятием доли как ‘меры’. По концепции, представленной строфой про блоковский дольник, Блок «знает меру» (это разговорное выражение указывает на сознательный отказ от полной свободы в каких-либо действиях). Но доля — это еще и ‘судьба, участь’ (по этимологическому значению корня, входящего на другой ступени чередования в слово делить — ‘часть, отмеренная кому-л.’). В данном случае значима доля-участь Блока как неизбежное осуществление трагической судьбы поэта вообще.