Людмила Зубова - Языки современной поэзии

Особенно интересно, когда в визуальном представлении листовертней нейтрализуются антитезы, связанные с известными персонажами в культуре: Авель <���—> Каин (рис. 15), Гулливер <���—> лилипут (рис. 16), Моцарт <���—> Сальери (рис. 17). Это явление по существу зрительно воплощает двойственность авторского «я» писателей, их интенцию раздваивать собственную личность в положительных и отрицательных персонажах произведений. Иными словами, листовертни в таких случаях возвращают сознание читателя-зрителя к сущности авторского «я».

Обратим внимание на то, что у имени Авель есть покрытие наверху — как титло у сакральных слов в древних текстах, а у имени Каин этот же элемент начертания оказывается снизу, давая представление о преисподней.

Читая имя Гулливер , мы видим, как буквы становятся выше, а у слова лилипут буквы уменьшаются в размере, но в обоих случаях направление изменения становится противоположным к концу слова.

В листовертне Гамлет <���—> Йорик (рис. 18) обнаруживается временная перспектива и одновременно ретроспектива: Йорик был живым, как Гамлет, а Гамлет будет мертвым, как Йорик. Так символика сцены из трагедии Шекспира получает графическое выражение, не выходя за пределы личных имен персонажей.

Во многих листовертнях изображены сентенции: суть скучна <���—> тайна ушла (рис. 19), на уме у нас <���—> одна смерть (рис. 20), надоела нагота <���—> в любви красота (рис. 21), безумие <���—> мир весел (рис. 22).

В таких высказываниях не обозначены знаки препинания, но, переворачивая лист или поворачивая голову, читатель сам делает мощную запятую рукой, книгой или головой. Таким образом, знак препинания, воплощаясь в жесте читателя, осуществляется телодвижением.

Любопытны сентенции, персонажами которых являются деятели культуры, например писатели: Гоголь <���—> пророк (рис. 23), Блок <���—> мастер (рис. 24), В В Розанов <���—> домочадец (рис. 25), Вася Розанов <���—> срам среди веры (рис. 26), Ерофеев Веничка <���—> капризы без героев (рис. 27), Юрий Мамлеев <���—> безумные игры (рис. 28), Эдуард Лимонов <���—> в Москве Бонапарт (рис. 29).

Дмитрий Авалиани постоянно усложняет свою задачу, появляются высказывания-афоризмы от имени писателей, воспроизводится структура эпиграфов: радость молчать о Руссо Вольтер <���—> грешное слабо Антон Чехов (рис. 30). Но внутри такого многокомпонентного комплекса могут читаться и другие тексты: Антон Чехов радость молчать. Можно сказать, что короткая сентенция в составе длинной (текст в тексте) организована по принципу анаграммы, но не буквенной и не звуковой, а словесной. Такова структура и многих других листовертней (например, на рис. 32, 33, 35).

Некоторые листовертни имеют свой сюжет и могут быть названы короткими рассказами: парус обвис <���—> мира конец (рис. 31), совсем я плох точка <���—> хочу в народ не могу (рис. 32), катастрофа подайте <���—> надейся дева старушка (рис. 33).

Встречаются тексты-команды: Юлий Цезарь <���—> убей Брута (рис. 34); чепуха Пушкина чудеса <���—> убрать сократить текст (рис. 35).

Среди лиетовертней есть онтологические диалоги: отвечай кто ты <���—> я Юлий Цезарь, кто ты <���—> я червь, кто ты <���—> я точка (рис. 36).

Во многих листовертнях можно видеть разнообразные свойства поэтического текста, часто весьма пространного, например, рифму и ритм: Север юг запад восток <���—> надоел пустой восторг (рис. 37), Бог мой как мы далеки с тобой <���—> дороги разрыв сатана за игрой (рис. 38). В данном случае высказывание вне словесного или ситуативного контекста позволяет читать фрагмент Бог мой и как междометное восклицание, и как обращение к Богу.

Встречаются аллитерации: сальто ласточки <���—> и аромат амура (рис. 39), метафорические уподобления: пространство <���—> образ гроба (рис. 40), аллюзии и цитаты: дар напрасный <���—> заканчивается (рис. 41) (ср. у Пушкина: Дар напрасный, дар случайный / Жизнь, зачем ты мне дана?); цитатой является и название сборника в листовертне Авалиани Дмитрий <���—> Улитка на склоне (рис. 42), воспроизводящее заглавие повести Аркадия и Бориса Стругацких.

Но далеко не только внешние поэтические приемы делают листовертни Авалиани высокой поэзией.

Илья Кукулин отмечает психологическую тонкость и драматизм лиетовертней:

Каждый из таких экспериментов — явление своего рода языкового театра. Театра в самом высоком смысле слова — того, который имеет целью превращения и преображение.

Людмила Вязмитинова пишет:

Чередование в книге [ «Лазурные кувшины». — Л.З.] традиционных стихов и неоавангардных дает наглядное представление о том, что у этого автора экспериментаторские и традиционные формы как бы идут навстречу друг другу, представляя собой единое поле действия. Неоавангардными методами поэт выражает то, что обычно выражалось традиционными: вечные истины в их многозначности и перетекании смыслов, в полноте художественного высказывания, которая только усиливается от использования для этого авангардных приемов, что особенно заметно там, где зрительные образы создаются начертанием букв.

Авалиани постоянно экспериментировал с графической полисемией изображенного слова, устанавливая многовариантность его прочтения. Так, внутри обрамляющей сентенции правды нет <���—> черт побери (рис. 43) читаются высказывания правда <���—> ей-богу, правда <���—> не врите, правда <���—> не верь. Другие примеры: отчизна <���—> Сибирь, отчизна <���—> Кремль, отчизна <���—> змей тьма, абсурд <���—> уставы, абсурд <���—> бардак, абсурд <���—> радость, абсурд <���—> текст.

Восемь прочтений имеет слово ручей, причем разные прочтения складываются в рифмованные тексты: ручей ручей ручей ручей <���—> заяц играет смерть карает; ручей ручей ручей ручей <���—> верьте глазам влаге слезам (рис. 44).

Много вариантов обратного чтения имеет само авторское имя Дмитрий Авалиани. Оно оказывается обратимым, например, в названия сборников: Дмитрий Авалиани <���—> Лазурные кувшины (рис. 45), Авалиани Дмитрий <���—> Улитка на склоне (рис. 42). В таких случаях имя автора оказывается зрительно совмещено с его произведением.