Людмила Самотик - Лексика современного русского языка: учебное пособие

Жанры публицистики, отражающие общественно-политическую жизнь, с необходимостью представляют и определенную авторскую позицию. Полемичность материала ведет за собой создание политических ярлыков. Очевидно, это также необходимый элемент стиля и сами по себе они не могут оцениваться, другое дело, что не все они выразительны и созвучны лично нашей позиции.

1. Исторически стилеобразующими элементами художественного стиля являются поэтические, высокие и народно-поэтические слова («поэтизмы»), значительную часть которых составляют старославянизмы ( выя, ланиты, очи, страждущий, челн, казна, сущий, хладный, чужеземный, пламенеть, трапеза, тленный, плакучий, тростинка, красный — 'красивый', кручина ). Эти слова указываются в толковых словарях с пометами высок. – 'высокое', поэт. – 'поэтическое', стар. – 'старинное', народ. – поэт. – 'народно-поэтическое'.

В современных, даже поэтических, текстах эта лексика малоупотребительна.

2. В художественном стиле используется книжная лексика, имеющая оценочное созначение ( затмить, треволнения, разверзнуться, осадить, чувственный, непорочный, таиться, неподкупный, коварство, покаянный ). Эти слова не всегда в толковых словарях имеют помету книжн.

3. Специфику художественного стиля наших дней составляет активное употребление слов периферии русского языка. Это: а) фиксированные в словарях литературного языка просторечия и диалектизмы, которые в толковых словарях приводятся с пометами прост. и обл.: зубоскалить, нагладиться, рубать, рукастый, давешний, нажариться, обрыднуть; крикса – 'болезненный плач ребенка'; криница — 'колодец, родник'; назоля – 'тоска, печаль'; наизволок – 'вверх по некрутому подъему'; сохач — 'лось', камус — 'шкура с голени лося, оленя и других копытных животных, идущая на изготовление обуви, рукавиц, подбивку лыж и др.'; кошева, кошевка – 'широкие и глубокие сани с высоким задком, обитые кошмой, рогожами'. См.: «А так как вы промежсобой не ладите, не пойдет фактура» (В. Шанин); « Лишкузерна Филимону и дали» (С. Залыгин); «Как не быстро, коли воевода понуждаетвсе» (К. Богданович); «Мамонт Петрович первым подлетел к зародуна коротких охотничьих лыжах, подшитых камусом– шкурами с голеней сохатиных ног» (А. Черкасов); «Взгляд Василя упал на висевшие двумя дорожками камусовые лыжи» (П. Петров); «Кинул куль с овсом в кошеву, крикнул на гнеденьких, дай бог ноги » (А. Черкасов); «Тут он схватил из кошевкикнут и так оттузилменя, что и сейчас больно» (Г. Марков); «Шуршал, скрипел, сверкал под лыжами снег, надсадным дыханием рвало рты из груди Акима и Розки, кошевунакренивало» (В. Астафьев); б) историзмы, архаизмы, экзотизмы, варваризмы, неологизмы. На близость устаревшей и диалектной лексики А.Д. Григорьева указывала еще в 1954 г.: «В художественной литературе они (устаревшие слова) могут быть привлечены в качестве колористического средства; в этом отношении они равны диалектизмам» (Об основном словарном фонде и словарном составе русского языка. Киев: Радянська школа, 1954. С. 13). См.: «Порылась в кошелке, да за пазухой и протянула ему, проклятому, целую гривну» (А. Чмыхало); «Эту улицу у Соленой Пади, сразу видно, блюдут» (С. Залыгин); «А я глядел на стоптанные кирзухи, такие знакомые, чем-то даже сродственные…» (В. Астафьев); «Этот шатер служил ханудля приема знатных гостей» (А. Чмыхало);

– Эй, старик! – рядом кто-то ртом шевелит рыбьим.

– Ду ю спик… инглиш?..В общем, не скучай, а выпьем !

(Р. Солнцев);

«“Такая се ля ми”, – вздохнул как-то при мне в поезде интеллигентно себя понимающий человек в шляпе» (В. Астафьев); «Несмотря на бесхлебье, жила у пастуха собачонка, похожая на подсвинка…» (В. Астафьев).

4. Активно используется резервная для художественной литературы внелитературная лексика: диалектная, жаргонная, просторечная. См.: «Но вдруг каким-то образом в хоровод ввалился Колька со своей гармозой трехрядной» (В. Шукшин); «Сидеть в лопашняхспособней, – соображал он, – рукам тяжельше, а для головы лучше» (С. Сартаков); «Мать торопливо кинула на нее первую попавшуюся лопатину» (С. Залыгин); «Будем сейчас щипать капалуху, или картошкой заправишься?» (С. Сартаков); «Но за хребтом оленей не оказалось, зато были свежие следы – здесь они долго паслись, всюду виднелись копаниныс клочьями ягеля» (А. Буйлов); «А, ребята, канайте! Канайте, покуда не поздно. Это ж дыра! Зачахнете там» (Н. Волокитин); « Менты, говорю, то же самое повторяют» (С. Довлатов); «А что, ежели его урядник в зубы лупцевал» (В. Шишков).

Особенность употребления этой лексики в художественных текстах заключается в ее способности концентрироваться вокруг ведущей линии, создавая соответствующий фон. «Вводятся в произведение чаще всего диалектизмы, осознаваемые носителями языка как диалектизмы, большей частью в функции диалектизмов используются просторечние слова. Это вполне естественно, так как обилие неизвестных для читателя слов понизило бы общественную ценность художественного произведения» (Григорьева А.Д. Об основном словарном фонде и словарном составе русского языка. Киев: Радзянська школа, 1954. С. 11). Так, например, в романе А.И. Чмыхало «Дикая кровь» исторический колорит создаётся не только историзмами и архаизмами, но и диалектизмами, энографизмами и просторечием: «На нем была ферязьс темными парчовыми нашивками, по которой привольно разметалась волнистая воеводина борода»; «Гораздо упился муж, а конь грызет пьяного»; «Домой- ко!»; « Поштоненавидит? Поштоизмену творит царю-батюшке?»; «Копье сковать можно, коли чо»; « Женкубы, сердешные, сюда! – в сладком мечтании прикрыл тяжёлые веки один из караульщиков, – так и вцепился бы в нее клешшом»; «Никто из воинов, не говоря уж о зайсанах, не оказывал им подобающих знаков внимания, кормили их скудно, из тех же сальных котлов, из которых ели цирики».