Дания Салимова - Время и пространство как категории текста: теория и опыт исследования (на материале поэзии М.И. Цветаевой и З.Н. Гиппиус)

Пространство (внутреннее и географическое) преломляется в произведениях автора в самых неожиданных пересечениях, так, синонимами становятся: даль, родина, боль, версты и т.д.

Данный пример – это своеобразный синтез временного и пространственного, где верста и годы представлены как синонимы. Следует отметить особо: одно из ключевых слов в понимании особенностей пространственных восприятий языковой личностью автора – это верста.

«Версты» – именно так названы два поэтических сборника Марины Цветаевой (стихи 1916 и стихи 1917-1920 гг.). Известно также, что с 1926 года в Париже издавался журнал «Версты», в котором печаталась сама Цветаева и активное участие принимал ее муж С. Эфрон. Возможно, название журнала было предложено именно Мариной Цветаевой, в текстах которой это слово появляется с регулярной частотностью. Художественные особенности языка поэта в использовании этого слова превосходно изложены в работе Л.В. Зубовой (1989). Поэтому подробно останавливаться на этом слове мы не сочли необходимым. Ограничимся лишь несколькими примерами, не приведенными в работе ученого. Стихотворение, посвященное Б. Пастернаку (1925):

Версты как расстояние между людьми, причем расстояние чисто географическое и психологическое совмещенное, в этом стихотворении становятся метафорическим пространством. Непреодолимость этого пространства передается нарочито разделенным на части существительным рас – стояние (стоят в отдалении).

Подчеркнем: верста в стихотворениях есть и путь, бесконечность, предел, пространство разделяющее, причем разделяющее даже культуру, интенсификатор расстояния, интенсификатор скорости, перекресток, пересечение, актуализатор непреодолимости и т.д. Одним словом, в художественной системе Цветаевой верста бесконечна. В этом есть, несомненно, и своеобразное проявление цветаевского максимализма.

Существительные город, Москва, простор как концепты в стихах поэта анализировались разными авторами. Исследователи точно подмечают, что эти слова реализуют образ открытого пространства, а лексемы дом, комната – пространства замкнутого (смотри работы: И. Кудровой, 2003; В. Масловой, 2004).

«Стихи о Москве»:

В стихотворении «Бессонница» повторяется этот «поцелуй в грудь Москвы»:

В цикле «Поэты» (1923) она спрашивает себя не без горькой иронии:

С другой стороны, восприятие пространства, всего мира, у Поэта несравненно шире, чем у простых людей: она ведь узнала новые страны, новые миры. «Мы потеряли жизнь внешнюю, но у нас открылось внутреннее зрение, и мы увидели невидимую Россию, Землю Обетованную. Нужно, чтобы тебя лишили твоей земли, только тогда ты увидишь ее неземной любовью», – писал Мережковский в том же 1926 году [Анри Труайя, 2004: 263].

В указанном нами уже выше стихотворении «Родина» (1932):

Даль, чужбина, боль, рок, тридевятая земля – все эти слова представляют синонимический ряд, доминантой которого является слово «родина». Иногда в этот ряд врывается семантически всеобъемлющая лексема мир.

В стихотворении без названия из цикла «Двое» (1924) слово мир используется три раза в сильной позиции, после которого каждый раз идут определительные слова с всеобъемлющим значением: всяк, все, столь.

В «Поэме воздуха» эти строки буквально передают прерывистое дыхание поэта, понимающего, что все – там.

Там всеему: и княжество, и рать, И хлеб, и мать, – писала Цветаева в 1921 году, в «Стихах к Блоку».

Так, локативы-наречия, по-разному трансформируя оппозиции там – здесь, вниз – вверх, нигде – всюду и т.д., становятся моделирующими категориями: выстраивают уникальную пространственную, «очеловеченную» модель.

Иногда значение места, движения и действия передается через самые статичные образы, например, таковым является слово стол в одноименном стихотворении (1933).