Коллектив авторов - Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

Первый завершённый роман Тургенева «Рудин» первоначально назывался «Гениальная натура». Однако писатель, видимо, опасался иронического прочтения этого заглавия и впоследствии заменил его более нейтральным. И все же он, по свидетельству М.Н. Толстой, чрезвычайно заботился о том, «вышел ли Рудин действительно умным среди остальных, которые умничают». Образ Рудина был исключительным, хотя отчасти напоминал тургеневского «лишнего человека» из повестей и рассказов, но при этом обнаруживалось в нём нечто, противоположное «лишнему человеку».

Один из важных моментов в постижении характера Рудина – понимание сущности его красноречия. Тургенев в письмах называл его «человеком слова», подразумевая под этим не верность сказанному и твердость характера, а особое понимание мира. Язык и слово в романе так же действенны и сильны, как и само дело, поступок. Неслучайно антагонист Рудина, его бывший студенческий друг Лежнев, в эпилоге скажет о герое: «Доброе слово – тоже дело».

Важной для понимания характера Рудина является рассказанная им легенда о греющихся у огня царе и воинах и о залетевшей на огонь птице. Герой не согласен со словами царя: «Эта птичка, как человек в мире: прилетела из темноты и улетела в темноту, и не долго побывала в тепле и свете…». Эта мысль созвучна тому, как понимается человеческая жизнь, любовь и счастье в тургеневской повести. Но в романе у легенды есть продолжение: «Царь, – возражает самый старый из воинов, – птичка и во тьме не пропадёт и гнездо свое сыщет…». « Точно , – заключает Рудин, – наша жизнь быстра и ничтожна; но все великое совершается через людей. Сознание быть орудием тех высших сил должно заменить человеку все другие радости: в самой смерти найдет он жизнь свою, своё гнездо…». Эти слова свидетельствуют о преодолении трагического противоречия жизни и смерти величием и значительностью человека, так как он живет и действует на земле, исполняя нечто высшее: «Всё великое совершается через людей». Интересно, что сама смерть, которая в повестях воспринимается как шаг человека в небытие, здесь приобретает значение, пусть даже и метафорическое, – жизни, конечно, качественно иной.

Весьма существенным для понимания романа и его главного героя является вопрос о любви и долге. Для Рудина долг – это некая высшая данность, а вовсе не тяжкая и давящая ноша; это «подпора», которая, как считает Рудин, необходима в жизни каждому, иначе можно, словно яблоня, «сломиться от тяжести и множества собственных плодов».

В любви Рудин, на первый взгляд, напоминает многих героев тургеневских повестей: он не выдерживает испытания любовью, оказывается слабее, чем более сильная духом Наталья. Однако это не совсем так. Рудин действительно «много и охотно» говорит о любви, размышляет о её «трагическом значении», но сам он в любви более энтузиаст, восторженный Дон Кихот. В этом и его сила, и его слабость. Рудин-энтузиаст любит Наталью, как он позже напишет ей, «любовью воображения» – так, как любит, по мнению Тургенева, Дон Кихот, боясь практической стороны чувства, «стыдливо и безгрешно». «Едва ли в тайной глубине своего сердца, – скажет Тургенев о Дон Кихоте, – надеется он на конечное соединение с Дульцинеей, едва ли не страшится он этого соединения!». Поэтому практическая решимость Натальи так пугает Рудина. Он пасует перед ней, видимо, точно так же, как спасовал бы и Дон Кихот. А мысли Рудина в письме к Наталье об ответственности перед любимым человеком, которые, конечно, нельзя игнорировать, но нельзя и возводить в абсолют, рождались в душе героя в момент скорбного отчаяния, что знакомо «лишним людям» и не чуждо оказывается и Рудину.

Собственно, Рудин – энтузиаст, Дон Кихот. Он не лишен и гамлетовского начала, не лишен и скорбного сомнения и самоуничижения «лишнего человека», но лишь до некоторой степени. Как пишет Тургенев, «по мудрому распоряжению природы, полных Гамлетов, точно так же, как и полных Дон Кихотов, нет: это только крайние выражения двух направлений. <���…> К ним стремится жизнь, никогда их не достигая». Если перефразировать последнюю мысль писателя, то и в Рудине донкихотство является неким положительно прекрасным идеалом, который никогда не может быть достижим в жизни, но к которому стремится герой.

В 1859 г. в «Современнике» появляется один из лучших романов Тургенева, принесших писателю любовь читателей и восторженные отзывы критиков, – « Дворянское гнездо» (1858). Создавался он в период общественного подъёма. По свидетельству самого Тургенева, замысел этого произведения у него возник ещё в 1856 г., т. е. буквально сразу же после написания «Рудина», во время надежд на проведение либеральных реформ, которые связывались в русском обществе с приходом к власти императора Александра II.

Несмотря на то, что события, разворачивающиеся в романе, относятся к началу 1840-х годов, по духу они соответствуют настроению конца 1850-х. Тогда все общество понимало, что крепостнические социальные отношения тормозят его развитие и крепостное право нужно отменять. Но при этом вставал вопрос, что же будет с многочисленными дворянскими гнездами, с дворянским сословием в целом, а значит, наконец, и с русской провинцией и огромной Россией. Дворянство – это долгие века российской истории, культуры. Его исчезновение представлялось невозможным и, самое главное, неправильным с точки зрения Тургенева. Писатель задумывался, как выжить «дворянским гнездам» в этот сложный исторический момент, как измениться и какому пути следовать, как сохранить Россию. На эти вопросы он дает довольно определённый и конкретный ответ в романе «Дворянское гнездо».

Общественно-историческая проблема судьбы России и русского дворянства тесно связана с судьбой главных героев – Лизы Калитиной и Фёдора Ивановича Лаврецкого. Их любовь, надежды на личное счастье, которые становятся осуществимы с известием о смерти жены Лаврецкого Варвары Павловны, оказываются тщетными. Опять любовь предстает у Тургенева своей трагической стороной, снова автор и герои обращаются к мысли о долге.

Лаврецкий и Лиза в романе много об этом рассуждают. О долге и предназначении каждого человека говорит с Лаврецким и его давний приятель Михалевич. Этот герой словно и «придуман» Тургеневым для того, чтобы разбудить Лаврецкого от «байбаческого» сна. Он единожды появится в романе, но его разговор с Лаврецким будет иметь решающее значение для определения жизненной позиции последнего. Замученный личными невзгодами, потерянный и душевно опустошённый, Лаврецкий олицетворяет собою всё российское общество, находившееся в те годы словно в состоянии сна. И слова Михалевича о долге перед своим народом и самим собою, о добре «неотразимо вошли в душу» Лаврецкого. «Религия, прогресс, человечность» – последнее, что прокричал Лаврецкому на прощание уезжающий Михалевич. Такой видится автору формула будущего пути России.