А. Галкин - Рефераты для дурёхи

Дон Жуан. Что же мне вам сказать? Вы обе утверждаете, что я обещал жениться на вас обеих. Разве каждой из вас неизвестно, как обстоит дело, и разве нужно, чтобы я еще что-то объяснял? Почему я должен повторяться? Той, которой я на самом деле дал обещание, – разве ей этого недостаточно, чтобы посмеяться над речами своей соперницы, и стоит ли ей беспокоиться, раз я исполню свое обещание? От речей дело вперед не двигается. Надо действовать, а не говорить, дела решают спор лучше, чем слова. Только так я и собираюсь рассудить вас, и когда я женюсь, все увидят, которая из вас владеет моим сердцем. (Матюрине, тихо.) Пусть думает, что хочет. (Шарлотте, тихо.) Пусть себе воображает. (Матюрине, тихо.) Я обожаю вас. (Шарлотте, тихо.) Я весь ваш. (Матюрине, тихо.) Рядом с вами все женщины кажутся дурнушками. (Шарлотте, тихо.) После вас ни на кого не хочется смотреть. (Громко.) Мне надо отдать кое-какие распоряжения, через четверть часа я к вам вернусь (С. 216–217).

Правда, или голос истины, – вот и еще одна химера, которую Мольер разоблачает устами Дон Жуана. Лицемерие исходит не столько от Дон Жуана, потому что он в достаточной мере искренен в своем желании овладеть всеми красивыми женщинами, сколько является следствием ханжеской морали. Дон Жуан пародирует стиль благочестивых проповедей мнимых святош, которых Мольер неутомимо разоблачает в своих комедиях.

В финале Второго действия Дон Жуан бежит от 12 всадников, которые ищут его, чтобы отомстить за покинутую Эльвиру. И опять Дон Жуан вынужден бежать, так и не добившись никаких любовных побед. Мольер рисует вечно бегущего и спасающегося от жизненных неприятностей Дон Жуана. В таких условиях по большому счету ему не до любви.

В третьем действии вообще нет женщин. Переодетый в крестьянина Дон Жуан (в то время как его слуга Сганарель одет в доктора, о мнимом искусстве которых скептически рассуждает как Дон Жуан, так и Сганарель) спасает в лесу от разбойников с помощью своей шпаги Дон Карлоса, брата Эльвиры. Странно, что крестьянская одежда Дон Жуана нисколько не ввела Дон Карлоса в заблуждение: он беседует после своего спасения с Дон Жуаном как с дворянином. Здесь же Дон Жуан, увидев просящего милостыню благочестивого нищего, предлагает ему побогохульствовать, за что Дон Жуан обещает нищему целое состояние – луидор вместо жалких грошей.

В Четвертом действии апартаменты Дон Жуана, в то время как он собирается ужинать, осаждают посетители: приходит сначала поставщик его стола Диманш, которому Дон Жуан задолжал и которого он умасливает хитрой лестью, затем к нему приходит его отец Дон Луис, чтобы прочитать отцовское назидание, наконец, приходит Эльвира, вознамерившаяся обратить Дон Жуана, пока не поздно, на путь добродетели, перед тем как она окончательно пострижется в монахини. Впервые в Дон Жуане просыпается некое подобие любви, когда, по его словам, «в этом необычном ее виде я нашел особую прелесть: небрежность в уборе, томный взгляд, слезы – все это пробудило во мне остатки прежнего огня» (С. 239).

Дон Жуан в связи с этим даже приглашает Эльвиру остаться, чтобы слуги в столь позднее время «устроили ее со всему удобствами» (С. 239). Вот, пожалуй, и все любовные чувства, которые испытывает Дон Жуан в комедии.

Наконец, в Пятом действии Дон Жуан ради разнообразия решил попробовать быть лицемером, выдавая себя за раскаявшегося грешника, но продолжать грешить как ни в чем не бывало, подобно другим лицемерам и святошам, повязанным друг с другом узами общественного лицемерия. Он вводит в заблуждение своим мнимым раскаянием своего отца Дона Луиса, а затем объясняет Сганарелю, как ловко он обманул старого дурака отца. Монолог Дона Жуана о лицемерии – верх таланта Мольера-драматурга и публициста. Мольеру явно важнее обличить сам порок лицемерия, ненавистный писателю, чем с помощью монолога осветить образ Дон Жуана:

Дон Жуан. Нынче этого уже не стыдятся: лицемерие – модный порок, а все модные пороки сходят за добродетели. Роль человека добрых правил – лучшая из всех ролей, какие только можно сыграть. В наше время лицемерие имеет громадные преимущества. Благодаря этому искусству обман всегда в почете: даже если его раскроют, все равно никто не посмеет сказать против него ни единого слова. Все другие человеческие пороки подлежат критике, каждый волен открыто нападать на них, но лицемерие – это порок, пользующийся особыми льготами, оно собственной рукой всем затыкает рот и преспокойно пользуется полнейшей безнаказанностью. Притворство сплачивает воедино тех, кто связан круговой порукой лицемерия. Заденешь одного – на тебя обрушатся все, а те, что поступают заведомо честно и в чьей искренности не приходится сомневаться, остаются в дураках: по своему простодушию они попадаются на удочку к этим кривлякам и помогают им обделывать дела. Ты не представляешь себе, сколько я знаю таких людей, которые подобными хитростями ловко загладили грехи своей молодости, укрылись за плащом религии, как за щитом, и, облачившись в этот почтенный наряд, добились права быть самыми дурными людьми на свете. (…) Я стану судьей чужих поступков, обо всех буду плохо отзываться, а хорошего мнения буду только о самом себе. Если кто хоть чуть-чуть меня заденет, я уже вовек этого не прощу и затаю в душе неутолимую ненависть. Я возьму на себя роль блюстителя небесных законов и под этим благовидным предлогом буду теснить своих врагов, обвиню их в безбожии и сумею натравить на них усердствующих простаков, а те, не разобрав, в чем дело, будут их поносить перед всем светом, осыплют их оскорблениями и, опираясь на свою тайную власть, открыто вынесут им приговор. Вот так и нужно пользоваться людскими слабостями и так-то умный человек приспосабливается к порокам своего времени (С. 244).

Это поведение Дон Жуана отвратительно искреннему Сганарелю, и он призывает Небо, чтобы то поскорее покарало лицемерного ханжу Дон Жуана, что Небо и не замедлило сделать, сначала послав к Дон Жуану призрак в образе женщины под вуалью, которая, подобно итальянским персонажам комедии масок, превращается в смерть с косой, а затем исчезает и сменяется статуей Командора, приглашающего Дон Жуана на ужин. Сжимая руку Дон Жуана, статуя убивает грешника.

Казалось бы, этот финал и свидетельствует о возмездии. Но у Мольера на самом деле другой финал: это реплика Сганареля, оставшегося без жалования после внезапной смерти хозяина. Оказывается, для Мольера этот настоящий финал с трехкратным восклицанием Сганареля о потерянном жалованье оказывается значительнее (реалистичнее, жизненно правдивее, смешнее, наконец), чем пресловутое наказание Богом Дон Жуана.

ЯВЛЕНИЕ VII

Сганарель. Ах, мое жалованье, мое жалованье! Смерть Дон Жуана всем на руку. Разгневанное небо, попранные законы, соблазненные девушки, опозоренные семьи, оскорбленные родители, погубленные женщины, мужья, доведенные до крайности, – все, все довольны. Не повезло только мне. Мое жалованье, мое жалованье, мое жалованье! (С. 248)