А. Галкин - Рефераты для дурёхи

Когда ноги его коснулись земли, мне показалось, что почва задрожала, как раньше от землетрясения, и весь воздух, к ужасу моему, озарился словно несметными вспышками молний. Едва ступив на землю, незнакомец двинулся ко мне с длинным копьем в руке, как бы с намерением убить меня. Немного не дойдя до меня, он поднялся на пригорок, и я услышал голос, неизъяснимо грозный и страшный. Из всего, что говорил незнакомец, я понял только одно: «Несмотря на все ниспосланные тебе испытания, ты не раскаялся; так умри же!» И я видел, как после этих слов он поднял копье, чтобы убить меня (с.86)».

Еще один типичный житийный мотив – мотив отчаяния, доходящего до предела. Бессилие и страх заставляют Робинзона почувствовать свою ничтожность перед лицом смерти. Подобно Иову, он вопиет к Богу. Этот вопль к Богу одновременно становится первой настоящей и искренней молитвой Робинзона: «…я, в смятении своем, сам не знал, что говорит мой язык. То были скорее бессвязные восклицания в таком роде: «Господи, что я за несчастное существо! Если я расхвораюсь, то, конечно, умру, потому что кто же мне поможет! Боже, что станется со мной?» Из глаз моих полились обильные слезы, и долго потом я не мог вымолвить ни слова. (…)

«Вот когда сбывается пророчество моего дорогого батюшки! Кара Господня постигла меня, и некому помочь мне, некому услышать меня!.. (…) И я воскликнул: «Господи, будь мне защитой, ибо велика печаль моя!» Это была моя первая молитва, если только я могу назвать ее так, за много, много лет (с.89)». («Then I cried out, "Lord, be my help, for I am in great distress." This was the first prayer, if I may call it so, that I had made for many years».)

Вслед за суровой отповедью, почти как монах-отшельник в житийной литературе, Робинзон получает неожиданную помощь: внезапно он вспоминает, что жители Бразилии лечатся табаком. Робинзон отыскивает в одном из сундуков табак, а вместе с ним и Библию. Он открывает Библию и читает следующие слова: «Призови меня в день печали, и я освобожу тебя, и ты прославишь имя мое (курсив мой. – А.Г.) (с.91)>>. После, кстати, Робинзон постоянно читает Библию и ежедневно – молитвы. «Эти слова как нельзя более подходили к моему положению. Они произвели на меня впечатление, хотя и не такое глубокое, как потом, причем слово избавление не встретило отклика в моей душе. Мое освобождение было так далеко и так невозможно даже в воображении, что я заговорил языком сынов Израиля, когда они, узнав об обещании Бога дать им мясную пищу, спрашивали: «Разве может Бог поставить трапезу среди пустыни?» Подобно этим неверующим, я спрашивал господа: «Разве может бог освободить меня отсюда?» Это сомнение потом сильно укрепилось во мне, так как прошли многие годы, прежде чем блеснул луч надежды на мое освобождение (с.91)».

Что с этой сценой делает Чуковский? Он, как всегда, крайне лаконичен: «Приготовил себе лекарство: табачную настойку и ром. Принял его, и меня стало тошнить. Но все же немного полегчало (с.86)». Чуковский, что называется, отделался простым физиологизмом. Да и вообще болезнь Робинзона ничего не добавляет к концепции Чуковского, можно было ее смело выкинуть без ущерба для содержания.

Эта сцена у Дефо, в противоположность Чуковскому, явно играет роль идейной кульминации. Слова Бога – пророческие слова, и они исполнятся в свои сроки, когда Робинзон станет готов прославить имя Бога, поскольку он уже искупил свою вину праведной жизнью. Бог найдет путь спасения и сотворит великое чудо с Робинзоном, прислав к нему корабль, захваченный командой, изменившей присяге. Чуть позднее Дефо рисует тот образ святости, который обретает Робинзон перед тем, как покинуть остров. Между прочим, как только он перестает думать о спасении, прекращает роптать и клясть судьбу – приходит освобождение от одиночества, а потом и спасение. Образ праведности имеет в виду и полное нестяжание, и смирение, и безразличие к миру, и отказ от плотских удовольствий. Все, что нужно человеку, Бог дает Робинзону, и он наконец находится в гармонии с собой, с природой и с Богом:

«Я смотрел на мир такими глазами, какими, вероятно, смотрят на него с того света, то есть как на место, где я жил когда-то, но откуда ушел навсегда. Я мог бы сказать миру теперь, как праотец Авраам богачу: «Между мной и тобой утверждена великая пропасть». В самом деле, я ушел от всякой мирской скверны: у меня не было ни плотских искушений, ни соблазна очей, ни гордыни. Мне нечего было желать, потому что я имел все, чем мог наслаждаться (с. 115)».

Мотив одиночества на необитаемом острове с точки зрения особого настроя человеческой души на тихий голос Бога без следа уничтожен Чуковским.

Знаменитой сцене спасения дикаря, которого Робинзон назовет Пятницей, в тексте Дефо предшествует ряд чудесных событий.

Во-первых, это ряд непременных соблазнов, какие неминуемо должен пройти праведник для укрепления веры. Было бы наивно со стороны Дефо показывать религиозное обращение героя как постоянное восхождение

Робинзона по лестнице духа – от достижения к достижению. Путь верующего чреват срывами и отпадениями от веры, временами даже падениями в бездну греха.

Робинзон видит след ноги на песке, и в нем просыпается страх: «Страх опасности всегда страшнее опасности, уже наступившей, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла. Для меня же всего ужаснее было то, что в этот раз я не находил облегчения в смирении и молитве. Я уподобился Саулу, скорбевшему не только о том, что на него идут филистимляне, но и о том, что Бог покинул его. Я не искал утешения там, где мог его найти, я не взывал к Богу в печали моей. А обратись я к Богу, как делал это прежде, я бы легче перенес это новое испытание, я бы смелее взглянул в глаза опасности, мне грозившей (с. 136)».

Второе – внутреннее, – но тем не менее чрезвычайно значимое для Робинзона мистическое открытие связано с почти богословскими размышлениям Робинзона о сущности и путях Промысла. Робинзон, с ужасом убедившись, что на его остров много раз высаживались дикари-людоеды, которые могли его уничтожить, но, чтобы не лишить его мужества больше двадцати лет, он не находил следов их присутствия, потому что не бывал в этой части острова. Таким образом он постигает благость Провидения, «в своих заботах о нас положившего столь узкие пределы нашему знанию (с. 140)».

Другой шаг богословских штудий Робинзона – этические откровения на евангельские темы «Не убий» и «Не судите, да не судимы будете». Он становится свидетельством пиршества каннибалов и решает убить этих дикарей, поедающих себе подобных, осознавая себя орудием Божественного возмездия. Но, к счастью, ему приходит в голову мысль, что, уподобившись им, он тоже превратится в убийцу, худшего, чем дикари-людоеды. Робинзона останавливают следующие соображения: