Александр Хроленко - Теория языка: учебное пособие

На вопрос собеседника, где находится тот или иной предмет, можно ответить указательным словом вон/там/. Попробуем, не меняя высказывания, протянуть гласный: во-о-он / там/. Слово осталось тем же самым, но информация изменилась: теперь речь идёт о предмете, который находится дальше, чем предыдущий предмет. А.А. Потебня отметил, что чутьё человека заставляет протягивать гласную в прилагательном (например, хоро-оший), если им хотят выразить высокую степень качества [Потебня 1989: 105]. Изменение длительности звучания привело к возникновению дополнительной информации. Дополнительная информация передаётся несловесным путём (в том смысле, что не требуется дополнительных слов), но и она связана с речью, сопутствует ей, обогащает её и без речи существовать не может.

«– Lise! – только сказал князь Андрей; в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах» ( Толстой Л. Война и мир. Т. 1.4. 1. VI). «– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать всё яснее и глубже» (Толстой Л. Война и мир, Т. 4, Ч. 1, XIV). «Слова были для них пустым звуком, зато взгляды, улыбки, тембр голоса, самые незначительные движения помимо них вели между собою неумолчную беседу» (P.M. дю Тар. Семья Тибо).

Эти цитаты из великих художественных произведений дают совокупное представление об особом, паралингвистическом способе передачи информации. К компетенции паралингвистика относят все те способы передачи информации, которые связаны со звучанием речи, её фонетическим обликом. В неё входит всё связанное с акустическими характеристиками голоса (тембр, высота, громкость и т. п.), «значащие» паузы, интонационный рисунок речи, явления неканонической (необычной) фонетики и т. д. Г. Гегель писал: «…Звуки способны вызвать в нас соответствующее настроение. Преимущественно это справедливо относительно человеческого голоса; ибо этот последний представляет собой главный способ, посредством которого человек может обнаружить своё внутреннее существо; то, что он есть, он влагает в свой голос» [Гегель 1956: 117].

Роль интонации в нашей речи чрезвычайно велика. Недаром говорят: важно не то, что говорят, а как говорят. «…Письменное искусство, хотя и очень разработанное грамматически, совершенно беспомощно, когда надо передать интонацию, так, например, есть пятьдесят способов сказать «да» и пятьсот способов сказать «нет», и только один способ это написать» [Шоу 1953: 14]. «Правда, сказанная злобно, лжи отъявленной подобна» (Блейк в переводе Маршака). Макаренко признавался, что педагогом он почувствовал себя только тогда, когда смог одно и то же приказание отдавать с двадцатью различными интонациями. «Люди обижаются не на смысл, а на интонацию, потому что интонация обнаруживает другой смысл, скрытый и главный» (Трифонов Ю. Другая жизнь). «Слова её были бедны, слог был обычным для восемнадцатилетней барышни, но интонация… интонация была исключительно чистая и таинственным образом превращала её мысли в особенную музыку» [Набоков 1990: 270]. М.М. Бахтин заметил, что интонация всегда находится на границе словесного и не-словесного, сказанного и несказанного, что именно в интонации говорящий соприкасается со слушателями [Волошинов 1995: 69]. По образному замечанию Ш. Балли, интонация – это постоянный комментатор мысли [Балли 1961: 315]. Эмоциональную интонацию великий русский кинорежиссёр С. Эйзенштейн называл звуковым жестом.

Задумывались ли мы над тем, почему существует искусство декламации, искусство художественного чтения? Мы идём на концерт известного чтеца, в большинстве своём зная содержание тех произведений, которые будут исполняться. Содержательная информация, получаемая в этом случае, практически равна нулю, но тем не менее мы идём на концерт – и обогащаемся большой эстетической информацией. Недаром же говорят о различном прочтении художественных произведений. Искусство художественного чтения состоит в том, чтобы предельно полно функционировал паралингвистический канал общения. Известны примеры, когда слова почти отсутствуют, а художественное произведение остаётся. Пластинка Стена Фреберга «Джон и Мария» посвящена любовной истории. Мужской голос повторяет слово «Мария», а женский – «Джон». Эмоциональная интонация произношения меняется, и вся история предельно ясна слушателям. Строки из известного стихотворения М.Ю. Лермонтова: «Есть речи – значенье / Темно иль ничтожно, / Но им без волненья / Внимать невозможно» – гимн паралингвистике. Важно заметить, что в художественном творчестве паралингвистический способ передачи информации зачастую способствует лучшему словесному оформлению речи. В статье «Как делать стихи» В. Маяковский говорит о том, что стихи у него вырастают из «поэтического гула». Думается, что «муки слова» у великих поэтов и писателей – это напряженная попытка согласовать, гармонизировать словесный и несловесный каналы поэтической информации.

К паралингвистическим средствам общения относят, как сказано выше, и случаи неканонической фонетики, т. е. употребление звуков и их сочетаний, не свойственных данному языку. Так, звуковой комплекс «гм» не обладает значимым лексическим содержанием, но в речи он используется широко и может передавать большое количество информации. В очерке «В.И. Ленин» A.M. Горький вспоминает: «Краткому, характерному восклицанию «гм-гм» он умел придавать бесконечную гамму оттенков, от язвительной иронии до осторожного сомнения, и часто в этом «гм-гм» звучал острый юмор, доступный человеку очень зоркому».

В речи велика смысловая нагрузка и пауз. Парадоксально: человек молчит, а информация от него идёт. У В.А. Жуковского: «Молчание понятно говорит». Более того, информация в паузе подчас превышает смысловую нагрузку слова, потому она и замещает речь. Не случайно Цицерон заметил: «Самый сильный крик содержится в молчании». «Чувство Родины должно быть великим горячим молчанием» [Розанов 1990: 292].

Для тех, кто много общался с аудиторией, не покажется преувеличением наблюдение М. Твена: «Читая по книжке с эстрады, чтец очень скоро убеждается, что одно орудие в его батарее приёмов работает непропорционально калибру– это пауза: то выразительное молчание, то красноречивое молчание, то в геометрической прогрессии молчание, которое часто позволяет добиться нужного эффекта там, где его порой не даёт даже самое счастливое сочетание слов. Я, бывало, играл паузой, как ребёнок игрушкой… Когда я выдерживал паузу именно столько, сколько следует, последняя фраза производила потрясающий эффект» [Твен 1961: 421].