Михаил Ахманов - Литературный талант. Как написать бестселлер

В этой статье лишь одно вызвало мое неприятие – то, что критик относит «Бертрана» к «сакральной фантастике». Этот термин мне вообще непонятен, и дробление жанра на столь странные и не имеющие четкого определения подвиды доверия не вызывает. По моему мнению, «Бертран из Лангедока», «Мракобес» и «Дама Тулуза» не более фантастика, чем «Фараон» Пруса, «Вавилон» Фигули и романы Гулиа. Все эти вещи резко отличаются от артуровской фэнтези Мэри Стюарт или «Тезея» Мэри Рено, и мне кажется вполне очевидным, что Хаецкая написала именно исторические романы. Возможно, мое мнение обусловлено тем, что исторический жанр я люблю и ценю больше фантастики.

Как жаль, что Лем и Стругацкие не писали исторических романов!

Станислав Лем. Так говорил… Лем. Изд-ва «АСТ», «Хранитель», 2006, 764 стр., тираж 3000 экз.

Название этого толстого тома явно перекликается с книгой «Так говорил Заратустра». Но у Ницше Заратустра наговорил примерно на 250 книжных страниц, а беседы с паном Станиславом оказались более обстоятельными и заняли втрое больше места. Что неудивительно – мы живем в сложные времена.

Мое отношение к Лему глубоко личное, я считаю его своим учителем и рассматриваю в первую очередь как выдающегося философа-футуролога. На мой взгляд, фигуры древнеперсидского мистика и пророка Заратустры и нашего современника Лема как минимум равновелики, хотя я бы отдал Лему предпочтение – он был пророком без всякой мистики. В отличие от прогнозов Азимова и Кларка, тоже баловавшихся футурологией, предсказания Лема более суровы, и я склонен им доверять.

Книга «Так говорил… Лем» содержит подробные беседы с писателем, проводившиеся в период с 1981 по 2004 год в основном польским критиком Станиславом Бересем; также включены три интервью, взятых у Лема нашими соотечественниками. Фактически это диалоги, поскольку Бересь подробно обосновывает свои вопросы, высказывает собственное мнение, а временами спорит с Лемом; Лем же отвечает с не меньшей подробностью, и его ответы иногда занимают страницу, две или три. Диалоги разбиты по темам, составляющим книжные главы. Есть глава воспоминаний, в которой Лем рассказывает о своей юности и начале писательской карьеры; есть главы, посвященные текущей политике, религии, оценке тех или иных произведений, научным прогнозам и развитию нашей цивилизации. В целом это важный документ, дополняющий творчество Лема; бесспорно, эта книга помогает лучше понять взгляды великого писателя на наш земной мир и Вселенную.

Я бы отметил жестокую логику и цельность этих взглядов.

Лем полагает, что ничего хорошего в будущем нас не ждет и что причины нелепых цивилизационных конфликтов нашей эпохи, которую мы считаем столь высокоразвитой (войны, терроризм, религиозный фанатизм, технологические опасности, угнетение окружающей среды и т. д.), коренятся в устройстве нашего мозга, в способе человеческого мышления и порождаемой им ущербной этике.

Лем не предсказывает ужасов вроде падения метеорита или конца научного прогресса; наоборот, он уверен, что наука и технология будут непрерывно развиваться, что это – факт объективной реальности и что призывы «вернуться к природе» – пустые мечты. Но он подчеркивает, что прогресс сам по себе не несет добра или зла, а лишь усложняет существование человека, подбрасывая ему всевозможные вызовы. Например, такой: предположим, произошла массовая роботизация производства и сферы услуг, и в результате миллиарды людей остались без работы. Их вполне можно кормить, одевать, развлекать, ибо высокоэффективная технология это допускает, но смысл жизни окажется утерянным. Лем подходит к такой ситуации с бо́льшим реализмом, чем Ефремов в «Туманности Андромеды», развенчивая одну из «коммунистических легенд» – что каждый человек способен к творчеству. По Лему, творческий дар – редкость, и обладает им, возможно, один процент земного населения. Что же делать толпам бесталанных? Вот проблема, которую надо решать сегодня, так как этот вызов будущего уже стучится в наши двери.

Напомню, что Станислав Лем (1921–2006) прожил долгую жизнь, повидал многое, над многим размышлял. Он, бесспорно, выдающийся мыслитель нашей эпохи. А это значит, что нужно прислушаться к его пророчествам.

Уильям Голдинг. Двойной язык. Изд-во «АСТ», 2001, 239 стр., тираж 5000 экз; Бог-скорпион. СПб.: изд-во «Азбука», 2000, 277 стр., тираж 8000 экз.

Мне повезло – мне достались две книги Голдинга, которых у меня не было. Я купил задешево уцененные издания 2000 и 2001 гг., что говорит о явном оскудении в среде питерских интеллектуалов. Уильям Голдинг (1911–1993) – один из великих писателей двадцатого века, фигура, равная Хемингуэю, Ремарку, Торнтону Уайлеру и, если угодно, нашим Булгакову и Солженицыну. Впервые я познакомился с ним в далекой юности, прочитав в журнале «Вокруг света» его роман «Повелитель мух». Будучи молодым и глупым, я воспринял Голдинга как писателя-приключенца.

Спустя много лет мне удалось приобрести сборник его романов «Шпиль» (М.: Прогресс, 1981 г.), где были три вещи: «Повелитель мух», «Наследники» и «Шпиль». Прочитав их, я понял, сколь велик, самобытен и мудр этот автор. Можно сказать, что он трудился в редком жанре притчи, облекая ее в одеяния исторической повести. Есть у него повествования о Древнем Египте, о Риме и Греции, о доисторической эпохе, но это всегда притча – то есть нечто такое, где говорится о всечеловеческих и вневременных ценностях. Пересказывать его вещи бесполезно, и я этого делать не буду. Советую его почитать.

Даниил Гранин. Вечера с Петром Великим. М. – СПб.: изд-ва «Центрполиграф», «МиМ-Дельта», 2009, 447 стр., тираж 3000 экз.

Андрей Буровский. Россия, которая могла быть. Изд-во «ОЛМА-ПРЕСС», 2005, 509 стр., доп. тираж 3000 экз., и другие книги А. Буровского об эпохе Петра Великого.

Гранин – крупный писатель, Буровский – ученый-историк и философ, тоже писатель, и их книги я прочитал с большим интересом. Оба автора пишут о Петре достаточно подробно и откровенно, не обходят «острые углы» – зверства Петра, его пьянство, сексуальную распущенность и т. д. (хотя Буровский, конечно, описывает эти фокусы с большей детализацией). Однако взгляды Гранина и Буровского на личность Петра диаметрально противоположны.

Гранин считает его гением, вытащившим Россию из болота застоя; всякие же причуды объясняет жестокостью эпохи и тяжелым детством (был свидетелем убийств, напуган стрелецким бунтом и т. д.). Мне показалось, что у Гранина проходит и такая мысль: гениальную личность нельзя оценивать с обычных общечеловеческих позиций, ибо нам, малым, не дотянуться до помыслов великих, не осознать масштабы творимого ими добра и зла.