Александр Пеньковский - Очерки по русской семантике

б) Экспрессивное переживание и оценка : «…она зовет меня ужинать. У – жи – нать. Слово-то какое нелепое – у-жи-нать…» (З. Юрьев. Быстрые сны); «– Люди-то видят. – Люди, люди…, – откликнулся Рыжов хмуро. – Люди! Слово-то какое смешное, если подумать, – лю-ди!.. И что это такое за слово – лю – ди?! Вот послушай-ка – лю – ди. Смешно…» (Г. Семенов. Дней череда); «Каждый прячется за спины других, никто не хочет ответственности. “Я за это не отвечаю!”, “Это не я курирую!.. “Словечко-то каково!.. Ку – ри – ру – ю…» (В. Белов. Все впереди).

в) Попытка нового осмысления : «[Троеруков] Я учу владеть голосами… го – ло – со – вать… Голос совести… Совать голое слово!..» (М. Горький. Сомов и другие); «Как она обо мне сказала? – Жених. …Же– них? Я – же – них? Ерунда какая-то! Я жених… Но я же не их… .» (В. Ковалевский. Мать и сын).

Те же закономерности действуют и в тех многочисленных случаях, когда объектом экспрессивно-эмоционального переживания, оценки и осмысляющего осознания является «чужое», новое – с неизвестным значением – слово или лишенное значения слово своего языка: «– Ла-би-ринт! – какое интересное слово. Откуда он взял его? Ла – би – ринт… .» (Б. Костюковский. Нить Ариадны); «Он невольно подумал: “Вот отчего все последние эти дни… твердилось мне без всякого смысла: Гель – син– форс, Гель – син – форс. ” » (А. Белый. Петербург); «А губы его тихо шевелились, повторяя раздельно все одно и то же, поразившее его, звучное, упругое слово: – Бу-ме-ранг!…» (А. И. Куприн. В цирке); «Это зловещее, впервые услышанное слово “ка-ко-фо-ни-я” заставляет Леньку зажмуриться…» (Л. Пантелеев. Ленька Пантелеев); « “ Си – де – ми… ” Что-то милое и загадочное слышалось в этом названии…» (В. Кондратьев. На 105 километре); «Си-бирь – бирь-си… вдруг зазвучало на необычный песенный лад как имя девушки из какого-то неведомого лесного племени…» (А. Черешнев. Леший); «В столовой мы сидели за одним столом с Шамбадалом… Ольга Дмитриевна прицепилась к его фамилии: “ Это же имя доброго волшебника – Шам – ба – дал !” … .» (М. Довлатова. Человек умной души) и др. под.

Во всех подобных случаях слогоделение, расчленяя целое на части и тем самым укрупняя их, выдвигает звуковую материю в фокус сознания лишь как опору, с помощью которой оно пробивается к экспрессивному или смысловому содержанию слова. Однако сознание при слогоделении может быть направлено и непосредственно на звуковую форму слова, если она – по объективным или субъективным причинам – представляет затруднения для овладения ею. Здесь нужно различать две типичных ситуации:

а) Слогоделение вызывается внутренним импульсом и имеет целью предотвратить возможную (или – в порядке самокоррекции – исправить допущенную) ошибку в воспроизведении «трудного» – фонетически трудного! – слова субъектом речи: «– Девки знаешь какие! И держат себя в порядке. Не то что эти вон, из… как его… из про-фи-ла-кто-ри-я. И не выговорить! Тьфу !. .» (В. Солоухин. Мокрый снег); «Мне мой доктор прописал от бессонницы… новое средство… Как его?… Хло – ра – лоз… .» (В. Вересаев. Записки врача); «-…а к этому старому черту и дорогу позабудь. Разве только для того, чтобы хлеб у него резкви… тьфу!… ре-кви-зи-ро-вать…» (Н. Жернаков. Краснотал, I, 2); «– Ты город Се-кеш-фе-хер-вар помнишь? – спросил Панасюк и засмеялся, что впервые, хоть и по складам, но все-таки справился с этим трудным словом» (В. Хомченко. Иван Панасюк); «– а лечение я проходил…, – Гурьян растянул по складам, чтобы не ошибиться, – в Э-пер-не… В английском госпитале…» (М. Горбунов. Белые птицы вдали).

То же в русской речи тех, для кого русский язык не является родным: «– Будете делать… как это у вас по-русски называется… я-еч-ни-ца? Так?…» (Г. Светлов. Операция «С юбилеем, господа»); «Узнав, что я русский, из Москвы, парикмахер допытывался, кто я по профессии… Наконец, я решил признаться, что я писатель и даже поэт. – О! Поэт! – воскликнул парикмахер обрадованно. – Ев-ту-шен-ко !. .» (В. Солоухин. Камешки на ладони); «…Но как сказать по-русски “добрый день”?… Лучше сказать “здравствуйте” – это подходит ко всем временам суток. “Здравствуйте” – очень хорошо, но как трудно это произнести!… – Здрав – ствуй – те, – сказал Ласло и поклонился…» (В. Росляков. Последняя война, 5).

То же в ситуации слогового чтения: «-…пробрался в каменоломни, как их?… “ Ад-жи-му-шкай-ски-е”, – еще раз по слогам прочитала Елена, чтобы запомнить, чтобы не спотыкаться, произнося это слово, чтобы отныне и навсегда говорить его так же свободно, легко и привычно, как “ хлеб ” , “дочь”, “ работа”…» (И. Малыгина. Четверо суток и вся жизнь). [216]

б) Слогоделение вызывается внешним импульсом и имеет целью предупредить возможную ошибку в восприятии и/или воспроизведении «трудного» слова собеседником:«– Посмотрите, пане, – сказал Дризнер, – вон там в углу сидит невеста… Подойдите и скажите ей: “Мазельтоф”. – Как? – Ма – зель – тоф…» (А. И. Куприн. Свадьба); «– Как… того… ваше лекарство называется? У вас не по-нашенски написано… – О, ежели угодно, то поясню: “дигиталис”… Запомните – ди-ги-та-лис… .» (А. Чапыгин. Наследники); «Пойди в областную библиотеку, попроси энциклопедию. Запомнишь? Эн-ци-кло-пе-ди-ю…» (В. Солоухин. Счастливый колос); «– Как называется эта трубка, в которую вы все время глядите? – Теодолит. – Как, как? – Те-о-до-лит. – Слово какое трудное… .» (О. Осадчий. Шум сосновый, еловый, осиновый).

То же в случаях исправления допущенной собеседником ошибки: «– Чего вы за нее заступаетесь? Она тоже крысомолка, да еще активная! – Ком-со-мол-ка! Слышите? Ком-со-мол-ка! Прошу произносить правильно…» (В. Кетлинская. Вечер. Окна. Люди); «…из двери металлический голос отчеканил гортанно: “ Не Шишнарфиев,… Шиш-нар-фнэ …”…» (А. Белый. Петербург); «– Как называют пещерного, того, древнего человека?… – Heap… Неа… – зажмурившись, он начинает припоминать… Не-ан-дер-та-лец… Значение слова он знает, само слово запомнить не может… Я сотни раз произносил его по слогам – нет, не может…» (Г. Холопов. На дальнем озере).

Свидетельствуемая этими примерами способность слогоделения концентрировать внимание адресата речи на звуковой, материальной ее стороне связана с важнейшим интегральным признаком сегментированных на слоги отрезков звуковой цепи – их абсолютной выделенностью из целого. Это позволяет рассматривать слогоделение как особый – сверхполный – тип произношения, доводящий до логического и физического предела возможности синтагматического расчленения звукового ряда, свойственные полному типу произношения (ср. «полный произносительный стиль» Л. В. Щербы [Щерба 1974-а: 141–144; Щерба 1974-6: 202] [217]и – в иной терминологии – «отчетливую речь» Р. И. Аванесова [Аванесов 1954: 15–20]), – в резком противопоставлении различным вариантам небрежной беглой, аллегровой речи.