Александр Пеньковский - Очерки по русской семантике

Ср, например, в тексте русской свадебной песни «Ты, святой ли ты, Козьма Демьян, Да Козьма ли ты Демьянович!» Ср также шутливое «Давненько я у Фрола Лаврыча не бывал» (о церкви святых Флора и Лавра), записанное нами в д. Малые Удолы Вязниковского района Владимирской области.

Естественна и понятна и обратная трансформация русских патронимических имен во второе личное имя в условиях приспособления русских двучленов рассматриваемой модели к нормам западноевропейского личного именования, не знающего и не использующего «отчеств» Отмечу два «модуса» такого приспособления. Один, когда «чужое» русское приспосабливается к иноязычному «своему» a) «Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера <���Петра Кирилловича Безухова> все французы) «(Л Н Толстой Война и мир, IV, 2, XI, 1863–1869); б) «Тут Амалия Ивановна, рассвирепев окончательно и ударяя кулаком по столу, принялась визжать, что она Амаль – Иван, а не Людвиговна» (Ф. М. Достоевский Преступление и наказание, 5, II, 1866); «– Он <���француз Gigot> сейчас ко мне <���говорит Ольга Федотовна> так прямо и летит, а сам шепчет “Эскюзе, шер Ольга Федот ” «(Н С Лесков Захудалый род, 2, 6, 1874) Другой, когда отчуждаемое „свое“ в тех или иных целях приспосабливается к освоенному „чужому“ а) в России, в условиях активного русско-французского двуязычия «доносились до Петиной обрывки все того же, то тягучего и липкого, то тараторящего разговора об одних и тех же именах московских бар – Vous savez Marie Paul vient d’arriver / – Pas possible! – Le p ri nceAlexandre Mchel a eu un coup apoplexie foudroyante – Это значило по-русски “ Марья Павловна” и “ Александр Михайлович ”. Давно известны ей эти московские вольности французского барского разговора…» (П. Д. Боборыкин. По чужим людям, 1897); б) в стране чужого языка в целях натурализации: «Мария Константиновна Башкирцева подписала свою картину “Молодая женщина, читающая «Развод» Дюма”, выставленную на парижской выставке 1880 г., псевдонимом Мари – Константин Рюсс» (О Добровольский Муся //Дружба народов. 1979. № 8. С. 230). Отсюда Michel-Michel – шутливое прозвищное именование Михаила Михайловича Нарышкина в кругу ссыльных декабристов: «… . Michel-Michel явился с Сутгофом – а вслед за ними Евгений-фотограф» (И.И. Пущин – Н. Д. Фонвизиной, 24 сентября 1857 г.).

Этот факт может, вероятно, свидетельствовать об особом месте, которое занимают перечисленные животные герои в сказочном мире, выступая как связующее звено между двумя противопоставленными его частями – домом и лесом. Об этом противопоставлении см.: [Иванов, Топоров 1965]. Если это так, то последующее расширение указанного круга животных имен можно было бы рассматривать как проявление отхода от первоначальной традиции. Ср., например, такие образования, как Зайчик Иваныч в одноименной сказке А. М. Ремизова, Зверь Иванович (в обращении к лосенку – В. Шишков Лесной житель), Дробан Иванович (в почтительном именовании коня (А. Платонов. Встреча в степи) или Ворона Ивановна в одноименном рассказе и сборнике Д. Горбунова (Ярославль, 1972).

В этом отношении – при отсутствии для таких образований прочной орфографической традиции, что указывает на устный источник их проникновения в литературный язык, – чрезвычайно показательны расхождения в их написаниях. Это относится, конечно, и к рассмотренным выше именованиям-аббревиатурам.

Отсюда специфический подбор фамилий к имени Иван в практике создания псевдонимов. Ср. Иван Человеков (псевдоним С. Д. Махалова), Иван Русаков (псевдоним В. Ф. Майстраха), Иван Русопетов (псевдоним К. Н. Леонтьева) и т. п. (см.: [Масанов 1958: III, 39, 233]).

Иван как символическое имя входит в триаду личных имен «среднего русского» Иван – Петр – Сидор, образует соответственно-координативную пару с женским именем Марья и вместе с этим последним входит в двухкомпонентные именования с символическими отчествами Иванович / Ивановна, Петрович /Петровна (но не Сидорович / Сидоровна!). Ср. Иван Петрович, Петр Иванович – Марья Ивановна и Марья Петровна как символические именования «средних», типичных русских мужчин и женщин. Ср. в обращении опытного художника к начинающим: «Друзья мои золотые, научитесь сначала писать о двухэтажных домиках, о бараках, о комнатках в цветочных обоях, где живут Петры Ивановичи и Марии Ивановны, а потом уже кидайтесь на сорок пять этажей! «(Ю Трифонов Долгое прощание) Или «получается так, что успех перестройки зависит от принципиальности рядовых коммунистов в борьбе с противниками перестройки, а руководящие партийные и советские органы вроде бы здесь ни при чем “Давайте, мол, Петр Иванович и Марья Ивановна, – говорят они, – смелее боритесь со всякими бюрократами, не бойтесь, что вам сломают голову или хребет ”«(Правда, 13 февраля 1987) О триаде символических русских фамилий Иванов, Петров, Сидоров см . в работе [Клубков 2001 273–293]

Будучи органическим членом антропонимического ряда с символическим именем Иван во главе, – именем «среднего» русского, именование Иван Иванович, казалось бы, также должно было нести это символическое значение Однако в русском культурно-языковом сознании оно было изначально связано с древней фольклорной традицией использования подобных образований (см ниже) как знаков «чужого мира» и имен принадлежащих ему «смешных страшилищ» (см об этом в работах [Пеньковский 1986-6, 1988, 1989 – а]) и стало освобождаться от этой семантики лишь во второй половине XIX в

Именно в эти годы на этом антропонимическом поле были проложены дорожки к стоявшим на краю русских сел «гостеприимным» питейным заведениям с «заветною елкой» над крыльцом (В. А. Соллогуб. Аптекарша, 1841; Тарантас, 1845), которые сначала получили имя «Ивана под елкой» (Воскресные посиделки Книжка для доброго народа русского Первый пяток СПб, 1844 С 25), а затем стали называться «иван-ёлкин» [Даль1881 I, 519] и шутливо-уважительно Иван Иванович Елкин (А И Левитов Сцены и типы сельской ярмарки, II, 1856–1860)

К этому же времени относятся первые примеры употребления этого именования в стандартном символическом значении «Иван Иванович на вечере (под этим именем представляю вам подразумевать на выбор ваш какого-нибудь кавалериста или молодого франта во фраке) Входит хорошенькая женщина «(А С Даргомыжский – Л И Кармалиной, 6 декабря 1856 //Русская старина, 1875, Кн. 7, С 419); «Довольно странно, что мы часто не можем ответить на самый простой вопрос из обыденной жизни Спросите зачем сюда приехал Иван Иванович такой-то? Сотни человек ответят вам не знаю Спросите что такое жизнь? И ответы посыплятся к вам со всех сторон «(Из бумаг кн. В. Ф. Одоевского <60-е г >// Русский архив 1874, Кн. 1, Вып. 2, С. 356–357) С этого же времени именование Иван Иванович присваивается фигуре «рассказчика» (например, в очерках А. И. Левитова конца 50-х – начала 60-х гг.), которого ранее (достаточно вспомнить пушкинские «Повести Белкина») именовали обычно Иваном Петровичем Такова же фигура собеседника рассказчика – например, у А Григорьева («Беседы с Иваном Ивановичем о современной нашей словесности…», 1860) и др. В современном языке использование этого именования для символического обозначения «среднего» взрослого русского является нормой. Ср.: «…когда двое вступают в близкие приятельские отношения, дистанция между ними уменьшается (они “на короткой ноге”), и потому формы речевого общения между ними резко меняются: появляется фамильярное “ты”, меняется форма обращения и имени (Иван Иванович превращается в Ваню или Ваньку), иногда имя заменяется прозвищем…» (М. М. Бахтин Франсуа Рабле и народная смеховая культура Средневековья. М., 1955. С. 20).