Александр Пеньковский - Очерки по русской семантике

Ср., например, следующий диалог из повести-сказки В. Шефнера «Скромный гений»: «– А как тебя величать-то? – …Меня зовут Матвей Людмилович – А меня Степан Степанович. Я этих материнских отчеств не признаю, – добавил он с доброй стариковской усмешкой. Завели новые моды – женские отчества, корабли с парусами, на конях по дорогам скачут… Нет, мне, старику, к этим новинкам уже не привыкнуть…» (и здесь же такие персонажи, как Сергей Екатеринович Светочев и Андрей Надеждович Ковригин). Ср. также в мистической поэме А. Введенского «Кругом возможно бог» (1930–1931) с характерной для этого автора зыбкостью и произвольностью номинаций именование Мария Наталъевна (рядом с Ниной Картиновной) (Александр Введенский Полное собрание произведений: В 2 т. Т. 1.М., 1993. С. 136).

Ср. у А. Чехова: «Барышни] Михаил Михайлович!.. [Лебедев] Мишель Мишелевич!…» (Иванов, д. II, карт. V).

Можно полагать, что именно перспектива возможного последующего образования патронимического имени сдерживает и без того ограниченное использование апеллятивов в качестве мужских имен. Для женских имен, а также для прозвищ этот сдерживающий фактор отсутствует.

Ср., например, Перспектива Степановна, Дуб Викторович и Сосна Викторовна в повести-сказке В. Шефнера «Человек с пятью “не”».

Специально обо всей этой группе образований и связанных с ними теоретических проблемах см. в работах [Пеньковский 1986-6, 1988, 1989-а, 1989-6].

Предложенные мною в первой публикации этой работы в 1976 г., термины гетероним и таутоним получили признание, вошли в научный обиход и были кодифицированы во втором издании «Словаря русской ономастической терминологии» Н. В. Подольской [Подольская 1988: 124].

Действие такого рода факторов обнаруживает себя – на фоне основной массы гетеронимических именований с нейтральными составляющими – а) в подчеркнутой координации или б) подчеркнутой дискоординации по одному или нескольким дифференциальным признакам (происхождению и национально-языковым характеристикам, стилистической окраске, фонетическим особенностям и т. п.). Ср., например, именование старшего обер-камергера двора, итальянца по происхождению, графа Юлия Помпеевича Литта (1 IV 1763 – 24 I 1839), которому, как камер-юнкер, был подчинен Пушкин по придворной службе [Черейский 1988: 237–238]. Или именование выходца из петербургской семьи, отличавшейся особым интересом к Греции и греческой культуре, графа Аполоса Епафродитовича Мусина-Пушкина (Русский архив, 1897. Кн. 3. Вып. 10. С. 167). Ср. также именование ЭлпидифораАнтиоховича Зурова (март 1797 – 19.XII.1871), новгородского военного и гражданского губернатора, знакомого семьи Пушкиных: «…Кстати: Графиня Стройновская только что сочеталась новым браком; она вышла за Зурова, Ельпидифора Антиоховича. Бьюсь об заклад, что ее прельстило это имя, чем еще это можно объяснить – сорокалетняя женщина, богатая, независимая, имеющая двенадцатилетнюю дочь, – право же это смешно !” (О. С. Павлищева-Пушкина – Н. И. Павлищеву, 18 января 1836 // Мир Пушкина: Фамильные бумаги Пушкиных – Ганнибалов. Т. 2. СПб., 1994. С. 145). Ср. также именование Корнелия Люцианови-ча Зелинского, советского критика и литературоведа (1896–1970). Ср. в этой связи комическое именование Фемистокла Мильтиадовича Разорваки в «Фантазии» К. Пруткова (1851). Или (с учетом коннотаций фонемы и звука /Ф/ – [ф] в русском культурно-языковом сознании) «трехэфное» именование героини повести Н. А. Дуровой «Угол» (1840), возлюбленной графа Тревильского, купеческой дочери Фетиньи Федосовны Федуловой, ставшей графиней Фанни Тревильской. Говоря словами одного из персонажей, «Верно, Мефистофель думал целые три дня, пока подобрал такое гармоническое соединение имени с фамилией “Фетинья Федотовна Федулова, дочь Федота Федуловича Федулова !” Дивная поэзия!..» (Дача на петергофской дороге: Проза русских писательниц первой половины XIX в… М., 1986. С. 63). Или позднее у Аполлона Григорьева: «А вот – глава славянофилов /Евтихий Стахьевич Панфилов, / С славянски-страшною ногой, / Со ртом кривым, с подбитым глазом, И весь как бы одной чертой / Намазан русским богомазом…» (Встреча, 15, 1846). С другой стороны, ср. такие реальные именования, как Эдуард Митрофанович или Марианна Прохоровна (по понятным причинам не называю фамилий их носителей) и т. п. и – в художественном отражении – Мессалина Пафнутъевна («– Вот так темперамент. Ах ты, Мессалина Пафнутъевна!… Тебя, кажется, Женькой звать?…» – А. И. Куприн. Яма, 1909–1914) или Генриетта Потаповна Персимфанс (М. Булгаков. Дьяволиада).

Понятно, что то или иное оценочное восприятие конкретных имен и, следовательно, осознание образуемых ими именований как гармонически координированных или, напротив, с той или иной силой контраста нарушающих координацию, зависит и от целостной системы оценок, меняющейся в этой сфере от эпохи к эпохе, и от исторического изменения коннотаций того или иного имени, и от уровня языковой культуры и степени изощренности языкового чутья и вкуса субъектов языковых оценок. Так, именование Ипполит Федорович едва ли привлечет к себе особое внимание носителей современного языка и скорее всего будет воспринято как нейтральное. Карамзину оно, однако, казалось неприемлемым: «Пиитическое имя Ипполита приятнее ушам без отчества» (Я М Карамзин О Богдановиче и его сочинениях, 1803 //Избранные сочинения. Т. II. М.; Л., 1964. С. 199). Отчество Федорович рядом с высоким именем Ипполит, как заметил по этому поводу К. С. Аксаков, оскорбило деликатность Карамзина своим «неблагозвучием» (К С Аксаков. Взгляд на русскую литературу с Петра Первого // Русская литература. 1979. № 2. С. 109). Ср. именование персонажа «Вешних вод» И. С. Тургенева( 187 1) Ипполита Сидорыча Полозова, в котором резкий контраст между высоким именем и низким отчеством (к тому же еще и в разговорно-просторечной стянутой форме) сохраняет и для нашего сегодняшнего восприятия всю свою первозданную силу.

Ср. к сказанному диалог об именах и именованиях в рассказе И. С. Тургенева «Два приятеля»: «– Как зовут отца? – спросил он небрежно. – Его зовут Калимон Иваныч, – ответил Петр Васильич, – Калимон! Что за имя!.. А мать? – А мать зовут Пелагеей Ивановной. – А дочерей как зовут? – Одну тоже Пелагеей, а другую Эмеренцией. – Эмеренцией? Я такого имени сроду не слыхал… и еще Калимоновной. – Да имя точно немножко странное…<���…> – Эмеренция Калимоновна! – воскликнул еще раз Вязовнин. – Мать зовет ее Emerance, – вполголоса заметил Петр Васильич…» (1853).