Джеймс Эйтчесон - Верный меч

Река здесь разливалась так широко, что я едва мог различить берега по обоим бортам. Сонно жмурясь и протирая глаза, чтобы прогнать остатки сна, я глубоко вдохнул холодный воздух. Одинокая чайка низко пролетела перед носом судна, вскоре к ней присоединилась вторая, они взлетели над рекой в голубое небо, танцуя в полете, кружась вокруг друг друга и жалобно плача.

Утро было ясное, но пронзительно холодное. Тепло моих рук улетучилось, как только я откинул шерстяное одеяло. Рыцари вокруг меня еще спали, бодрствовал один Гилфорд, он молился. Обер вскоре вернулся к румпелю, я немного поговорил с ним, хотя он был совсем измучен. Он не спал всю ночь, его глаза покраснели и опухли, он зевал, не переставая. Я предложил занять его место на несколько часов, что он с готовностью и принял. На открытой воде и при попутном ветре справиться с румпелем будет нетрудно, сказал он. Пока я держу курс на солнце, все будет хорошо.

Вот так я и сидел на сундуке, глядя на широкую реку, на небольшие островки, проплывающие за бортом, на далекий южный берег, поросший деревьями с пологими холмами вдали: часть Англии, известная как Мерсия.

Внезапно на меня упала тень, я поднял голову и увидел Беатрис, опирающуюся на борт судна, ее профиль резко выделялся на фоне низкого солнца. Глаза ее были закрыты, и она слегла улыбалась, словно наслаждаясь прикосновением ветра к щекам.

-Миледи, - сказал я, немного удивленный. Я ожидал увидеть кого-нибудь из дружинников или, может быть, Гилфорда. - Ты хорошо спала?

- Достаточно хорошо, - ответила она. Улыбка исчезла с ее лица, но она не открывала глаз.

Я подумал, что она сердится на меня за сказанное накануне, и уже открыл рот, чтобы извиниться. Наш рейд через Эофервик, встреча с английским флотом, погоня: все это выбило меня из колеи, и я не мог рассуждать здраво. Но я остановил себя, прежде, чем слова сорвались с моего языка. Я думал именно то, что сказал, и не было никакого смысла отрицать это.

-Скажи мне, - резко сказала она, - ты когда-нибудь был женат?

Я уставился на нее, озадаченный вопросом. Она повернулась и встретила мой взгляд, но я ничего не мог прочесть у нее на лице: карие глаза смотрели без всякого выражения. Ветер трепал ее плащ, но она не пыталась запахнуться поплотнее, хотя должна была чувствовать холод. Ее поведение, то, как она держалась, предполагало достаточную душевную зрелость, которая противоречила ее юной внешности, и я подумал, что она должна быть старше, чем мне казалось.

-Только на своем мече, - ответил я, пытаясь разбудить свое остроумие.

Она посмотрела обратно на реку, кивая, словно пришла к некоему новому пониманию, но ничего не сказала. Ее широкие серебряные браслеты на запястьях ярко блестели в солнечных лучах.

-Почему ты спрашиваешь?

-Потому что иначе ты бы знал, что значит иметь любимого человека и покинуть его.

Передо мной возник образ Освинн, какой я последний раз видел ее вечером в Дунхольме, с прядями темных волос вокруг смеющегося лица. И я вспомнил, как Може стоял передо мной на улице и говорил, что она мертва. Я почувствовал, как пожар, сжигавший меня, возвращается снова.

-Я знаю, что это значит, - сказал я, вставая перед Беатрис с пылающими щеками.

Она бесстрастно смотрела на меня, хотя я возвышался над ней на целую голову.

-Ты не показывал этого.

-Я много чего не показываю, - ответил я, не понимая, чего она от меня добивается.

Мне нужны были только слова, которые я мог бросить ей в ответ. Она снова улыбнулась, хотя улыбка вышла совсем не доброжелательная; похоже, она поняла мое состояние и наслаждалась моим раздражением.

-А что насчет тебя? - Спросил я, желая отвлечь ее от моей персоны. - Ты замужем?

Судя по возрасту, она должна была быть замужем, но, с другой стороны, я не видел ни одного мужчины рядом с ней в Эофервике, и кольцо на руке она не носила.

Прядь золотых волос упала ей на щеку из-под платка, и она быстро заправила ее обратно.

-Была когда-то, - сказала она тихо. - Еще до вторжения, четыре года назад. Мы поженились летом, он умер до Рождества. Я знала его не долго, но когда это случилось, мне, тем не менее, не легко было это перенести.

Освинн тоже не долго была со мной, всего несколько месяцев.

-Мне очень жаль, - сказал я.

Она кивнула и некоторое время молчала, словно раздумывая, принимать ли мое сочувствие.

-Просто помни, что ты не центр мироздания, Танкред Динан, - сказала она наконец, и гнев прорвался в ее голосе. - Тогда, возможно, в следующий раз ты подумаешь лучше, прежде чем открывать рот.

Прежде, чем я успел что-то ответить, она развернулась на каблуках и пошла прочь. Я смотрел ей вслед, удивленный внезапностью ее гнева. Я не мог сообразить, чего она, Обер и Гилфорд хотят от меня. Тем не менее, времени на размышления у меня не было, потому что ветер сменил направление, и один из гребцов крикнул мне лечь на правый борт. Я тянул румпель, налегая на него всем весом тела, пока нос не сместился прямо к центру солнца, которое уже полностью поднялось над горизонтом. Чайки по-прежнему кружили над нами, неумолчно крича.

Люди постепенно стали просыпаться, они делили друг с другом хлеб, наливали пиво в кружки, чтобы утолить голод и жажду. Леди Элис тоже встала и вместе с Беатрис присоединилась к молящемуся Гилфорду. На кормовой платформе рядом со мной Эдо, Уэйс и прочие дружинники все еще спали, капитан мягко похрапывал с другой стороны.

Солнце поднялось выше, и день стал ярче. Позже проснулся Обер и забрал у меня румпель, хотя он все еще не выглядел отдохнувшим. Гребцы заняли места на рундуках и начали дружно склоняться и откидываться в ритме, который мягко отбивал капитанский барабан; "Крылатый Драком" плавно скользил по спокойным водам.

Все еще было раннее утро, когда далеко впереди показался Алхбарг: сначала над горизонтом поднялось несколько пучков серого дыма, потом гребень длинной насыпи, поросший деревьями, за которыми скрывались крыши домов. С правой стороны через голые поля и густые заросли кустарника прихотливо вилась вторая река, постепенно сближаясь с Узом, чтобы слиться в один голубой простор.

-Трент, - сказал капитан. - Там, где сливаются два потока, начинается Хамбре.

Я кивнул, но не вслушивался в его слова. Я смотрел на далекий гребень холма, на дым, относимый ветром на восток, и чувствовал, как во мне растет тревога, потому что не такой дым ожидал я увидеть над домами, особенно в такой холодный день. Он не был похож на густые серые облака, вздымающиеся вверх из недавно затопленных очагов; скорее это были слабые тонкие струйки, неторопливо курящиеся над догорающим огнем.

Мы приблизились, оставив за спиной место слияния рек. Я начал более четко различать темный пунктир домов на фоне яркого неба. Вернее, того, что от них осталось: почерневшие бревна и рухнувшие балки крыш тлели до сих пор. Нетронутыми остались только каменная башня и неф церкви, все остальное лежало в руинах.