Майя Тугушева - Под знаком четырёх

Бессмертное добро Диккенса воевало с «упырем, возжаждавшим уничтоженья и крови» — фашизмом. Но то же самое можно было отнести и к романам Кристи, так как «бром», предлагавшийся ею, парадоксальным образом укреплял рациональную способность мышления, требуя максимальной сосредоточенности, словно шахматная игра, — а в бомбоубежище играли и в шахматы. Агата Кристи предлагала свою «игру» и выигрывала ее. Но все это Уилсон во внимание не принимал. Не умягчало его и то, что популярный нынешний автор детектива прекрасно знала и любила классическую литературу: и Шекспира, и Диккенса, и Джейн Остин, и Троллопа. Уилсон ядовито осведомлялся у читающей публики: «Кому это интересно, кто убил Роджера Экройда?» в статье того же названия (1945). Но тут известный обитатель академических кущ попал впросак. Это было интересно миллионам читателей — и не только домохозяйкам, но и профессорам, а также рабочим, конторским «белым воротничкам», служителям церкви, политикам, даже членам английского королевского дома, особенно принцессе Елизавете, которая, став королевой, возведет любимую писательницу в дворянское достоинство. Одним словом, это было интересно большинству. «Между текущим днем и концом этого года, — напишет газета «Обзервер» в 1948 году, — примерно четыре-пять миллионов жителей нашего острова будут совращены, покорены, сбиты с толку, мистифицированы, поражены, изумлены, получат в высшей степени замечательное развлечение благодаря усилиям королевы детективного романа, владеющей всем миром». Преувеличение? Да нет. Кристи блистательно освоила опыт предшественников. По и Дойла, и внесла в общую формулу успеха свое слагаемое: тщательно разработанную стратегию обманных ходов, поверхностных выводов, ловушек и тупиков ложных догадок — как самое верное средство держать читателя в неослабном напряжении. То, что провозгласил главным принципом Эдгар По; то, что с таким искусством развил в шерлокиане Дойл, — этим умением почти в совершенстве овладела и Кристи, — умением не дать тайне обнаружить себя помимо воли и желания автора. Нет, истина обнаруживается в заключительной лекции-объяснении Пуаро (или мисс Марпл, или другого детектива), а преступником оказывается наименее подозреваемый. И так — из романа в роман, однако читатель все равно попадается на этот испытанный крючок. Так оно было уже в первом ее романе, но мы, конечно, помним, что сначала забросил эту удочку Эдгар По в рассказе «Ты еси муж, сотворивый сие», а Дойл забрасывал ее много раз, и самый богатый «улов» «Собака Баскервилей».

Но вернемся к роману «Убийство Роджера Экройда». Это все-таки бунт, и не только против некоторых установленных правил детективной «игры». У Кристи убийца — врач, так сказать, ее собственный Уотсон. Она иронически переосмысливает традицию даже в том, что фамилия врача-убийцы — Шеппард, а это звучит почти как английское Shepperd, «пастух», «пастырь», тот, кто «охраняет» и ведет за собой «стадо», Good Shepperd, «Добрый пастырь» — нарицательное имя Христа. И вдруг «Хранитель» оказывается убийцей, беспощадным и хладнокровным.

Но ирония, заданная именем «хранителя», была симптомом и отстраненной авторской позиции. Кристи не позволяла себе углубляться в подробный анализ характеров, ведь ненароком можно вызвать сочувствие и к убийце, поэтому — никаких психологических прозрений и оправданий. Она предлагает вниманию читателя просто игру, где, как полагается, участвуют партнеры — действующие лица. Сейчас они разыграют драматическое действо с убийством, которое будет тщательно выверено и технически скомпоновано, как хорошо сделанная пьеса. Перед читателем пройдут, как по сцене, разные персонажи, на них попеременно ляжет тень подозрения, а в искусстве «набрасывания тени» Кристи, пожалуй, нет равных…

Шерлок Холмс не уставал повторять, что окружающий мир полон незримых никем очевидностей. Все, подобно Уотсону, смотрят, но не видят. На то же сетует Пуаро, когда поучает Гастингса, но мелочи ускользают от внимания людей обыкновенных. И По, и Дойл, и Кристи именно на этом умении своих сыщиков замечать и видеть все и выстраивают увлекательное действо, каждый раз как бы внушая при этом: у тебя читатель, есть глаза, так воспользуйся же ими: «смотрите, смотрите», — убеждает капитана Гастингса Эркюль Пуаро. В рассказе «Серебряный» Шерлок Холмс, узнав от служанки, что произошло на конюшне, сразу же выделил незамеченное другими ключевое звено происшествия: собака ночью не лаяла. А ведь это и есть главная мелочь: не лаяла потому, что рысака Серебряного увел свой. С самого начала в романе «Убийство Роджера Экройда» нам тоже подброшены «ключи» к тайне — намеки, мельчайшие подробности, фразы, слова, имена. Они почти не останавливают внимание, но в них — разгадка тайны. Вот, например, запись в дневнике Шеппарда, из которой мы узнаем о его последней встрече с Роджером Экройдом: «Письма пришли в двадцать минут девятого. Было как раз без десяти девять, когда я с ним расстался, а письмо так и осталось не прочитанным. Я нерешительно коснулся ручки двери и обернулся, чтобы посмотреть, нельзя ли еще чего-нибудь предпринять, не упустил ли я чего». Невиннейшая фраза, но за ней — убийство, страх разоблачения и хитроумно подготовленное алиби. У двери — врач-убийца Шеппард. Перед тем как уйти, он обернулся и видит тело убитого им Роджера Экройда. В кармане у Шеппарда письмо, которое должно было разоблачить прошлые махинации врача, но оно так и не было прочитано Экройдом. И вот Шеппард внимательно оглядывает кабинет бывшего пациента — не оставил ли он, убийца, каких-либо улик? Между прочим, Шеппарда зовут Джеймс, а Конан Дойл однажды оговорился, назвав доктора Джона X. Уотсона — Джеймсом… Полемика с мэтром? Конечно. Поэтому и Эркюль Пуаро внешне совершенно не похож на Шерлока Холмса. Где орлиный профиль, высокий рост, аскетическая худоба? Перед нами низенький, с лысой яйцевидной головой плотный человечек, с огромными и довольно нелепыми усами. Глаза у Холмса цепкие, «стального цвета», ястребиные. У Пуаро они зеленые, кошачьи, и. словно кошка, он постоянно охорашивается. Он педантично привержен порядку и совершенно не терпит, когда что-нибудь отклоняется от прямой линии, например, мелкие вещицы на каминной или книжной полке. Он обязательно должен выстроить их правильным рядком своими «точными» пальцами. И как тут не вспомнить трубки Шерлока Холмса в ведерке для угля, и письма, пришпиленные к стене перочинным ножом.

Холмс экстравагантен, как Пуаро, но никогда не смешон. Пуаро же напоминает Гастингсу «комика из французского ревю», недаром его прообразом в какой-то мере явился комический старый джентльмен из романа Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никльби». Этот джентльмен иногда неожиданно выскакивал из-за садовой ограды и бросал к ногам столь же пожилой и ветреной миссис Никльби стручки зеленого горошка, — желая познакомиться. Вот так же неожиданно возникает из-за высокого забора и Пуаро, чтобы составить представление о соседе Шеппарде.