Майя Тугушева - Под знаком четырёх

Что самое интересное, Сименон наделил его и своим, в буквальном смысле слова, творческим методом. Однажды Сименон сказал американскому издателю Карвеллу Коллинзу, что, работая над романом, он «переселяется» в своих персонажей целиком, переживая все перипетии их жизни, и после пяти-шести дней работы мучительно устает, поэтому может находиться в таком состоянии переселения душ самое большее одиннадцать дней. Надо сказать, этим же качеством, умением перевоплощаться, обладал и один из ранних героев Сименона. Он еще только писал развлекательные романы, но уже возник в его воображении герой по имени Жарри, которому хотелось быть и парижанином, и рыбаком из Бретани, и крестьянином, и мелким буржуа. И, когда появился Мегрэ, Сименон оставил ему эту жажду перевоплощения в других людей. Мегрэ вживается в их жизни. Каждое происшествие, которое он расследует, для него драма. Он про себя «играет» каждую судьбу. Он знает и понимает человеческую натуру и умеет интерпретировать поведение своих персонажей. «Люди вокруг живут, в полном смысле слова, минутой. А Мегрэ живет как бы тремя, пятью, десятью жизнями сразу, он в Канне и в Сен-Рафаэле, на бульваре Батиньоль и на улице Коленкура» («Порт туманов»). Эта вездесущность и возвышает Мегрэ над остальными, делает его «штопальщиком», или «адвокатом» человеческих судеб. Мегрэ не так уж хорошо знает, например, художников, артистов, ученых, — социально они ему чужды, но его собственный артистизм и интуитивное понимание характера помогают Мегрэ «вживаться» и в этих малоизвестных ему людей. Так Сименон наделил Мегрэ своим даром художественного прозрения…

Роман «Питер Латыш» Сименон написал, по одним сведениям, за неделю, по другим за три-четыре дня. (Своеобразный скоростной рекорд он поставил с «Танцовщицей из Мулен» — этот роман он сочинит за двадцать четыре часа.) А всего с 1923 по 1972 год Сименон напишет 220 романов. С каждым возрастал его профессионализм, сюжеты становились динамичнее, стиль — точнее. «Я работаю так: после полудня от 16 до 19.30 я пишу главу от руки, карандашом. На следующее утро от 6.30 до 9.30 я отпечатываю окончательный вариант на машинке, выбрасывая «красивые фразы», прилагательные и все, что мне кажется «литературщиной». Перед всем этим я испытываю священный ужас. Я хочу, чтобы не было «жира», чтобы фраза была целиком на службе сюжета. Никакого блеска…»

Оказывается, — подсчитал Сименон, — словарный запас рядового француза шестьсот слов. Такое впечатление, что их не больше и в романах о Мегрэ. Сименон говорил, что употребляет лишь конкретные слова — обычные и всем понятные. Никакого украшательства. Речь должна быть предельно ясна и проста: «Если вы хотите сказать, что пошел дождь, так и пишите — идет дождь». Наверное, руководствовался он и знаменитой чеховской заповедью: «краткость — сестра таланта». «Главное в произведении — обнаженный человеческий характер. Остальное читатель домыслит сам. Раньше романистам приходилось описывать все. Техника информации в нашу эпоху дает читателю достаточно широкое образование, а писателя избавляет от лишних слов… Читателю не нужны эпитеты и подробности, не имеющие значения для развития сюжета, ничего не добавляющие к образу персонажа. Надо рассчитывать на знание читателя и будить его фантазию. Так ведь делали и великие русские Гоголь, Чехов, Достоевский».

Отвечая на ритуальный вопрос журналистов о любимых писателях, Сименон всегда называл эти три фамилии: «В Гоголе меня покоряет удивительное умение воссоздавать жизнь, мир. В Чехове его любовь к людям, мечта изменить их судьбу к лучшему. Достоевский вдохновил меня на поиск: перечитав его, я стал искать причины необъяснимого на первый взгляд поведения человека — следовательно — персонажа… Как писатель я горжусь тем, что получил свое первое литературное образование на произведениях классиков русской литературы, творчеством, гуманностью и глубиной мысли которых не перестаю восхищаться», — подтвердил Сименон неизменность своей любви, выражая благодарность нашим соотечественникам, поздравившим его с 85-летием.

Сименону с юности хотелось стать писателем «того же класса, что Джек Лондон, а может быть, — кто знает? — класса Конрада». И он был приятно удивлен, услышав однажды в ответ: «Вам нет в том необходимости. Вы писатель класса Сименона».

Хотя он очень самокритично назвал романы о Мегрэ «полулитературой», так как они сделаны «по правилам», Сименон уже в далекие тридцатые годы понял, что и «мегрэ» и «не-мегрэ» должны быть написаны на высшем уровне его писательских возможностей. Сознательно сократив свой словарь, он использовал оставшийся минимум с удивительной выразительностью. Таковы, например, его описания и пейзажные зарисовки: «Луна была полная, небо ясное. Дождь перестал. Крыши блестели». А если в романе в самом деле идет дождь, который прекратился было и снова пошел, то у читателя возникает ощущение, будто он до нитки вымок под этим дождем или вместе с Мегрэ знойным летом прямо-таки изнывает от жары в захолустной гостинице. Но, прежде всего, и детективные, и «трудные» романы должны были поведать о том, как живется людям на свете. Когда однажды Сименона упрекнули за допущенную неточность в одном из «мегрэ», он ответил, что его интересуют не технические мелочи, а отношения людей друг с другом, поэтому с годами он резко сократил свою, так сказать, производственную норму: с 12 романов до 3–4 в год.

А вопрос, почему он столь быстро пишет, Сименон неоднократно парировал так: «Стендаль написал «Пармскую обитель» за пять недель, Достоевский «Игрока» за еще меньший срок». «Для кого он пишет? — Но книгу должны читать повсюду люди всех стран, и они должны узнавать в героях себя». «Да, он любит писательский труд, у него в нем потребность…» А смысл и ценность написанного? «Увы, великая трагедия писателей в том, что мы умираем, не зная, удалось нам написать что-то стоящее или нет».

Бывали у автора с Мегрэ длительные разлуки. Одна — с 1934 по 1938 год, когда Сименон заявил Фейару, и в весьма грубой форме: «Я обожрался». Заявил, что бросает свою детективную серию, так как чувствует себя «способным написать роман без трупов и полицейских». Фейар «взбесился и привел мне в пример Конан Дойла, который не мог больше слышать о Шерлоке Холмсе, а ведь остальные его романы были чуть ли не катастрофой. Я выстоял… В течение пяти лет я не написал ни одного детективного романа, оставив Мегрэ в его кабинете на Набережной Орфевр. У моих недетективных романов, вопреки пророчествам Артема Фейара, та же судьба, что и у детективных».

Да, все было так, хотя он и обращался время от времени к Мегрэ, чтобы отдохнуть от своих «трудных», психологических романов. Но писал для себя. И только занялся опять детективом, как разразилась вторая мировая война и серия снова замерла: не мог же Мегрэ стать коллаборационистом. Он отбыл в Америку, и в 1946 году об этом возвестил роман «Мегрэ в Нью-Йорке».