Олег Егоров - Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Слово в его художественно-эстетической функции встречается в дневниках в двух разновидностях. В первой эстетически организованный текст (главным образом стихотворный) замещает повествовательно-прозаическую речь в силу слабых выразительных возможностей последней. Автор не находит ничего другого, как выговориться цитатой из известного произведения или стихами собственного сочинения. Нередко при этом он оговаривает введение в повествовательную ткань записи «инородного» элемента как единственно возможного в данном случае средства выражения вспыхнувшего чувства и возвышенной мысли.

А.И. Тургенев, путешествуя по Западной Европе, передает свое восхищение местной природой посредством цитаций из стихотворения К. Батюшкова «Переход через Рейн»: «Счастлив поэт! Вместо описания меткого, верного, но всегда растянутого и ослабляющего истину, он видит Рейн, вспоминает минувшее; <...> он, в жару души и воображения, восклицает:

Но нам, прозаикам, даны другие законы, и мы осуждены тащиться прозою и тогда, когда вся природа вокруг нас поэзия; когда и история говорит столько же воображению, сколько уму и сердцу...» [291].

Брат автора «Хроники русского», Н.И. Тургенев, вводит в дневник собственные стихи в иной жизненной ситуации. Его «Белая книга» 1807 г. наполнена размышлениями о смысле жизни, началах бытия, Боге и свободе воли. Квинтэссенцией этих размышлений служит стихотворение «Камин воображения»:

Вот что нагородил, лежа в постели, а не у камина, не имея ни чижа, ни друга <...> Стихи сии значат, что люди суть угли» [292].

В юношеском дневнике историка И.Е. Забелина стихи автора служат поэтическим аккомпанементом его мыслям и чувствам. Он то заполняет стихами всю подневную запись (23 мая 1840 г.), то усиливает ими мысли, выраженные прозаически: «Первая любовь ищет только высказаться, не разбирая, на какой предмет падет ее выбор. Здесь случай. Мы после уже узнаем, что любили Бог знает что – потребность любить, а не любовь. А эту потребность считали за самую любовь.

Большой стихотворный массив содержится в дневнике вел. кн. К.К. Романова («К.Р.»). Он отражает состояние двоемирия, в котором вел. кн. пребывал долгие годы: будучи в душе поэтом-лириком, он в обыденной жизни вынужден был служить в армии, участвовать в официальных церемониях, чем тяготился всю жизнь. Стихи, помещенные в дневнике, приоткрывали душевный мир автора. Помимо своих собственных поэтических творений он включает в дневник стихи Пушкина, Апухтина, Фета.

Поэтические строки в дневнике Романова выполняют две функции. Часто автор просто делает пометку «вписываю стихи» и встраивает их в подневную запись без специальной мотивировки. Такие стихи передают господствующее настроение в душе автора в данный день. Они не требуют развернутых комментариев, так как основное содержание записи заключается именно в них. Вторая функция сводится к тому, что Романов, переходя на стихотворную речь, воссоздает то или иное впечатление дня, которое не поддается прозаической передаче. Поэзия и проза органически переплетаются в тексте записи: «Пятница. 6 <���июня 1880 г.> В 6 ч. меня подняли. Наш батальон шел в дер. Салози на участок № 2; это там, где

В этой местности были мы в прошлом году; жалонером был у меня Голега, тогда еще ефрейтор <...>»; «Вторник. 26. Вернувшись сюда вчера вечером, принимаюсь излагать свои впечатления за два последних дня.

Я с грустью думал о необходимости покинуть, «приветливые Смерди» и сочинил эти четыре стиха:

Хотелось бы написать в честь Смердей и продолжение к этому начатому стихотворению» [294].

Второй разновидностью эстетически значимой речи является проза, органически встроенная в текст записи. Здесь мы имеем дело с процессом расподобления повествовательных и описательных жанров, приобретших художественный статус. В таких случаях сюжетная динамика записи нарушается и в ее тексте появляется внесюжетное отступление, функционально отличное от основной творческой задачи автора. Мотивируется отступление чисто ситуативно, аналогично стихотворным цитациям в дневниках первой группы данного стилистического ряда. Факт, переживание или воспоминание настолько выразительны, впечатляющи, что передать их средствами «презренной прозы» – значит, умалить, ослабить их истинный смысл и значимость в жизни автора.

Лирическая проза, передающая душевные переживания, имеет специфический синтаксис. В ней много восклицаний, назывных предложений, риторических фраз, междометий, усилительных частиц и усиливающих повторов.

Офицер И.И. Гладилов в своем дневнике возвышается до лирического восторга в записи, отражающей его приезд в деревню и на городской провинциальный бал. Можно было бы заподозрить, что здесь дневниковед находится под влиянием Гоголя, одного из его знаменитых отступлений в «Мертвых душах», если бы запись не была сделана в 1841 г. Так близка она по своему настроению и образному строю поэме: «Зима! Зима! Вот уже другой день, как снег лежит, и уже говорят, ездят на санях; явились Ваньки. Люблю я зиму, эти наши каникулы, наш отдых. А сколько воспоминаний при первом снеге! <...> Боже мой, сколько представляется прошедших удовольствий! Сколько воспоминаний! Наша жизнь есть зимою <...> Зима! Зима! С чем может сравниться? Удалая тройка, летишь вечером в приятный дом, там ждут тебя, да, непременно ждут. Прозяб, входишь, там видишь за самоваром приветливую хозяйку или хозяина, круг их милого семейства, цветник красавиц, не озяб ли, не ознобился ли; бранят, зачем приехал в такой холод, а между тем рады <...> Вечер, в деревне скучно, в городе собрание. Бубенчики звенят, лошадей подают – выходишь, ух! Морозом обдало лицо, а луна так славно светит; пошел и закатился – 20 верст промчался, не видал. Вот я уже в городе, вот на балу, вот кадриль, другой, очаровательный вальс, не успеешь одуматься, вот и мазурка <...>» [295].