Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире

Представления профессиональных историков о мировой истории, которые, разумеется, разительно отличались от его собственных, Джемаль отвергал как «профанические». Зато он подхватывал евразийскую схему, настаивавшую на прямой преемственности от империи Чингисхана до СССР. Он рисовал вековой конфликт между традиционализмом, «ориентированным на эссенциальный порядок духа», и «властным творчеством», связанным с «доминацией субстанциональных ориентаций и традиций». Придавая этому конфликту географическую направленность, он изображал его как противостояние Востока и Запада. В духовном же плане он видел в нем оппозицию монотеизма, или «авраамической традиции», империостроительству, или «неоязычеству». На удивление, он подавал «авраамическую традицию» как «зерно арийской традиции», «наследие белых арийских предков» атлантического или атланто-гиперборейского корня. Воспроизводя учение австрийских ариософов, имевшее явные антисемитские коннотации, он рисовал движение этой древней духовной традиции с севера на юг в зону обитания семитских племен, якобы находившихся «в латентном состоянии». Позднее человечество погрузилось в кризис и возникло «противостояние между волей к империи и волей к истине». Центром этого противостояния Джемаль назвал Россию, «наследницу империи Рам» (Джемаль 1992). Тогда главным врагом ислама он объявлял неоязычество, отождествляя его с институтами западного общества (Колпаков 1996). Вскоре Джемаль утратил интерес к такой версии истории, однако она была с благодарностью подхвачена многими русскими националистами.

Некоторым авторам ассоциация «ариев» с «белыми людьми» кажется недостаточной. Им требуется уточнений, и они безоговорочно называют «ариев»… прямыми предками русских. «Арии – древнейшее имя русских», – заявляет один из них (Абрашкин 1999: 91). «Арии», или «арийцы», появились на небосклоне радикального русского национализма далеко не случайно. Идеологи этого движения полагают, что разбудить массы и вовлечь их в активные политические действия невозможно, не воздействуя на воображение людей с помощью героических образов. Однако эти образы они ищут не в русской истории, а связывают их с идеей сверхчеловека, идущей от Ницше и в свое время нещадно эксплуатировавшейся нацистами. Говорится о «героическом стиле», который должен быть присущ новой русской национально ориентированной элите. В поисках этого стиля такие авторы и обращаются к арийской идее и к фантазиям о «Северной Прародине – Гиперборее» (Елисеев 1995в: 9). Миф о «русских-арийцах» приобрел необычайную популярность у русских радикалов. В частности, он пришелся по душе лидеру Русского национального единства А. Баркашову, который, недолго думая, отождествил ариев с «Белой Расой», а русских представил как «наиболее прямых генетических и культурных потомков арийцев» (Баркашов 1993а).

Не разделяя идеи о Северной прародине, известный художник И. С. Глазунов также участвует в популяризации откровенно расистского мифа о «белой арийской расе» и ее наиболее славных представителях, славянах, и даже требует вернуть им почетное звание создателей Ригведы и Авесты (Глазунов 1996, № 4: 197–198, 206) 223. «Арийский миф» был, как мы уже знаем, подхвачен русскими астрологами Павлом и Тамарой Глоба, которые объявили прародиной ариев якобы затонувшую Арктиду, а Южный Урал сочли едва ли не центром Земли. Одновременно миф о предках-арийцах, расселявшихся из сердца Евразии и основывавших древнейшие цивилизации Старого Света, понравился некоторым российским политикам (Баков, Дубичев 1995: 23–29) 224, бизнесменам (Суров 2001: 146. О нем см.: Емельяненко 1994) и пропагандистам «русской цивилизации», в частности бывшему специалисту по политэкономии, а ныне любительнице «русской цивилизации» И. В. Можайсковой, приписавшей ей «гиперборейские арийские корни» (Можайскова 2001. Ч. 1: 464–485). Можайскова не упустила случая напомнить о славном Аркаиме и «стране городов», где якобы родились индуизм и зороастризм (Можайскова 2001. Ч. 4: 55–56) 225.

Большой интерес для нас представляют взгляды москвича А. К. Белова, бывшего руководителя Московской славянской языческой общины и неизменного лидера Национального клуба древнерусских ратиборств (Белов 1992 г). Подобно многим другим своим единомышленникам, он верит в силу национального мифа (Белов 1996) и всеми силами сам пытается его создавать. Отождествляя ругов, россов, росомонов, этрусков, руян и варягов друг с другом, он еще в начале 1990-х гг. заявлял, что все они выросли из некоего мощного праславянского суперэтноса, причем объявлял русь более ранним образованием, чем славяне. Индоевропейцев он связывал с кроманьонцами, санскрит представлял языком неолитической Европы, «славянизм» выводил напрямую из культуры шнуровой керамики и боевых топоров эпохи бронзового века, по ведомой одному ему причине причислял к «шнуровикам» трипольскую культуру более раннего времени и без тени сомнения писал о «трипольской государственности». Веру в Троицу («Трибожие») Белов безапелляционно возводил к неолиту, «периоду единых европейских вед», и обвинял христианство в плагиате и искажении этой «великой идеи». Все это делалось для того, чтобы проследить непрерывное развитие «русского этноса» едва ли не с палеолита и представить язычество бесценным знанием, намного превосходившим современную науку. Действительно, раз кроманьонская культура развивалась десятки тысяч лет, а современная цивилизация много моложе, рассуждал автор, следовательно, уровень достижений первой был, несомненно, на порядок выше (Белов 1992 г: 38; 1995: 32. Ср. также: Серов 1992).

В книгах Белова до сих пор можно найти утверждение о том, что «арийцы» обладали некими «высокими знаниями» задолго до иудаизма и христианства, причем последние якобы завладели этими знаниями, обобрав «арийцев» (Белов 2007: 23, 26, 33–34). Следовательно, остается лишь заклеймить христианство, жестоко и бездумно исказившее или погубившее «древнее арийское наследие». В концепции Белова находит место и идея о передвижениях «ариев» с севера, с Северного Полюса (Белов 1992 г: 11, 47).

Похоже, арийская тема его не отпускала, и в 1999 г. он написал роман, посвященный героической жизни Индры. Он показывал того вождем древнего племени, впоследствии обожествленным за свои великие деяния. Для автора этот роман был своеобразным философским манифестом, способным, на его взгляд, стать «источником системных понятий русской ариософии» (Белов 2000: 5). О том, что замысел романа был связан с русской идеей, говорилось и в аннотации: «Тема арийства, насыщенная подлинно научными исследованиями и разработками, позволяет, вопреки предвзятому мнению, расширить границы исторического самоопределения русского народа, обогатить его духовно-нравственный строй». И хотя, как утверждал автор, роман основывался на ранних гимнах Ригведы и, тем самым, не имел отношения к русскому народу, «идеальным типом арийца» он называл именно русских. Отмежевываясь от взглядов на арийцев, господствовавших в Третьем рейхе, он заявлял, что якобы нацисты искали «арийцев» вовсе не там, где следовало. Ему казалось несомненным, что именно русские более всего соответствуют идее Ницше о сверхчеловеке и, мало того, именно «славянская идентичность» была близка «зороастрийским арийцам». Последних он связывал со «скифским стандартом андроновской культуры» (хотя андроновская культура не имела ничего общего со скифами). Наконец, со ссылкой на неназванных ученых (за ними читается образ Н. Р. Гусевой, которую автор считает «виднейшим ариософом советской школы») он утверждал, что русский язык настолько близок раннему санскриту, что «мы и сейчас могли бы понять друг друга» (Белов 2000: 5–6).